Уилл ждал другого. Ждал, что сейчас и здесь все закончиться. Что-то извне, проникнув в него, опустошит то, что было мыслями, эмоциями, то, что было личностью Уилла. Но ничего не случилось. Как гранатная осечка. Решительной рукой дергаешь чеку, замираешь на пару мгновений в ожидании взрыва. В ожидании пламени, которое пожрет остатки одежды и ударной волны, которая выломает хрупкие кости, вывернет наизнанку все то, что было внутри. Но ничего не произошло. Демон будто смутился, отвел взгляд…
И тогда Уильям понял, что он попал именно туда, куда целился. Куда неосознанно притянуло его подсознание. Понял, что превратился из жертвы в охотника и перед ним сейчас – растерянный загнанный хищник, который теперь не опаснее домашнего кролика, откормленного к рождеству. То ли демон был слишком сытым, то ли слишком юным, в противном случае сейчас от Уилла осталось бы только тело на полу, очки и невыполненное задание.
Что-то не так с этим демоном… Почему он не взял, если мог? Тактический ход?
Возможно, что именно он – чисто человечески смутиться, отвести глазки, как юная барышня, доселе нецелованная, и дать возможность жнецу подумать о том, что он победил. Но в это верилось все слабее, секунда за секундой утекало время, а он просто молчал и чего-то ждал.
Чего? Что его смутило? Может, этот демон был влюблен в кого-то другого и этот поцелуй – как предательство? Приятное предательство, за которое стыдно? А есть ли у демонов стыд?
О том, что влюбляются твари ада – Уилл прекрасно знал, может за это их так сильно ненавидел. Они научились, а он не смог. Не позволил себе почему-то раскрыть то, что называется сердцем. Для него оно просто колотит в груди, перегоняет по организму кровь и… так сладко замирает, срываясь вниз, от одного только послевкусия этого противоречивого поцелуя.
Или просто встал украдкой смотреть, как горит без видимого света и ощутимого жара чье-то тело. Как доведенный до отчаяния организм, переступая последнюю черту адекватности, кидается в бездну ада. Встал посмотреть, как мастерски лгал себе тот, кто через слово говорил «честно», чтобы никто не посмел сомневаться в том, что это действительно так. Посмотреть боковым зрением, как кто-то невозмутимый, доведен до совсем низкого, человеческого отчаяния, плохо скрываемого маской безразличия на лице. Посмотреть, как будут гореть желто-зеленые глаза того, кто позволил себе немного больше, чем вообще может быть только позволено в любом из миров.
Уилл хотел уйти. Просто уйти и никогда больше не возвращаться. Или убить этого демона как угодно, хоть придушить голыми руками, понимая, что убивает не личность, не имя, тело и разум, а собственное желание, воплотившееся в демона и явившееся сюда только для того, чтобы одним своим видом указать жнецу на то, что он взял на себя слишком много. Как перетянутые струны, лопнуло терпение. Тишина достигла апогея, словно это была не тишина вовсе, а безумная соната глухого музыканта.
Уилл мог уйти. Но тело понесло в другую сторону. К другой стене, той, что была напротив. Меняя положение и теперь уже прижимая Клода к стене так же, как сам был прижат несколько секунд. Стараясь не причинять больше боли, стараясь действовать мягче. Уилл просто воспользовался минутным замешательством врага. И только для того, чтобы, прижав демона к стене, властно развернуть его лицо за подбородок к себе и заставить посмотреть в глаза. И самому заглянуть в эту золотисто-медовую бездну…. И провалиться снова в полубессознательное состояние, где остаются только очерченные полосы пальцами на чужой коже, только сбивчивое дыхание поцелуев на чужой шее, только жадная голодная страсть. То, что слишком долго держали взаперти, то, что скрывалось подо льдом невозмутимости, то, чего было слишком много, то, от чего можно просто сорваться с цепей, как голодный пес. И целовать, гладить, трогать, вылизывать, везде, где только можно достать. Прижиматься, тереться, теряя связь с реальностью. Где существуют только точки соприкосновения двух тел.
- ….гадина. Тварь. Паразит. Исчадие ада. Животное….
И был честным.  Теперь уже точно.

Звук. Звук, донесшийся издалека. Звук, похожий на выстрел у самого виска. Отрезвляющий звук, такой родной и знакомый. Звук клацания секатора, как напоминание о том, кто ты и зачем сюда пришел. Звук и разрыв объятий, звук, возвративший Уилла в реальность из плена страстей. Звук секатора.
Теперь уже нельзя ошибиться или медлить. Теперь остается только преодолеть едва ли не бегом расстояние до источника звука и вспомнить о том, что кругом враги. И что единственная цель – это их уничтожение. И тот факт, что Клод – демон, не был решающим в этом приговоре. Было другое, сугубо личное… То, что впечатления, страсть, сладость, влечение, жар – это все должно умереть вместе с демоном, на кончике косы смерти. Должен остаться только холодный расчет – никаких эмоций, никаких рефлексий по поводу верности или неверности собственного выбора. Демон должен умереть – и точка.
Поэтому расстояние до двери, за которой, возможно, и прячутся все тайны этой больницы, Уилл преодолел достаточно быстро, не замечая ни темноты, ни холода, ни того, бежит ли за ним кто-нибудь или нет. И дверь легко поддалась, открытая ударом ноги, она едва не слетела с петель. Какой-то безымянный санитар не успел даже вдохнуть для крика, прежде чем оказался на полу без сознания.
Руки снова сжимали холодную сталь секатора, все произошедшее недавно показалось дурным сном без продолжения. В этой комнате было теплее, чем в других –  топилась небольшая печка, на столе стоял недопитый кофе, а на стеллажах вдоль стен стояли какие-то наспех сколоченные фанерные коробки. Комната явно была жилая, в отличие от большинства помещений этого лечебного заведения.
Уилл поправил волосы и, перерыв пару коробок, обнаружил в одной из них свою одежду. Костюм, хоть и помятый, лучше и теплее, чем бесформенное больничное одеяние. Но переодеться сейчас – не приоритетная задача, главное – убить демона, который наверняка рано или поздно войдет в эту комнату.
Спирс даже не удосужился устроить себе некое подобие засады. Он просто стоял, вытянув секатор впереди и ждал, когда же этот демон соизволит явиться для того, чтобы можно было поточнее прицелиться… и бить острием в самое сердце, биение которого так заворожило слух совсем недавно.
«Ты не должен жить...»
Рука не дрогнет, глаз не дернется… привычное, отточенное за столетия движение удара, укола, разрыва… привычные пленки, которые Уилл уничтожит на месте, как компромат на самого себя. Но… говорят, что никогда нельзя испытывать каких-либо чувств к тому, кого собираешься убить.  А Уилл, хоть и пытался от всего этого отгородиться, не мог перестать ненавидеть и хотеть одновременно.  Хоть он и оставался внешне спокойным, внутри все выжигало адское пламя сомнений, ненависти, страсти, смущения, боли… страх ошибки, как бы он не был силен, не должен помешать ошибиться еще раз.
Спирс покрепче перехватил секатор.

Его пленки не стоят… Не стоят сейчас, но будут стоить через полчаса очень дорого. Стоять того, чтобы оставить их себе, как напоминание о том, насколько низко можно опуститься, следуя зову совершенно неприемлемых эмоций. Нападение было, но не такое, какое планировал Спирс еще минутой раньше. Лезвия секатора замерли, едва коснувшись кожи шеи демона. Его пленки не стоят, как не стоят пленки других существ, подобных ему. И можно пойти двумя путями, каждый из которых – скользкий и опасный. Можно продолжить нападать и сделать все, чтобы выиграть этот бой, а можно получить от этого тела все, чего раньше боялся, о чем стеснялся говорить, что подавлял в себе… получить от этого тела все,  и только потом лишить его возможности дышать. Нетактично, неправильно, глупо, ужасно… но почему-то тянуло Уилла именно на второй вариант. Приговор давно вынесен, не важно согласен ли с ним обвиняемый и осталось немного времени до его исполнения… Времени, которое уже нельзя будет так же бездумно потратить, как и все предшествующие этому секунды.
Кончик лезвия секатора скользнул вниз от шеи, туда, где начинался ворот чужой рубашки.  Его Уилл осторожно подцепил и резко рванул в сторону. Грубо, но все таки пытался раздевать. У него преимущество, у него оружие. Коса смерти способна разрезать все, а уж эту никчемную безвкусную одежду – и подавно. Зачем она мертвому демону, даже если тот еще дышит?
Еще можно одуматься, еще можно вонзить этот секатор поглубже – он легко войдет в чужое тело, но… Будто уже стало поздно поворачивать назад. Словно в руках была зажата граната с выдернутой чекой и нужно было просто… отпустить большой палец с предохранителя и почувствовать, как медленно ударная волна вместе с огнем захватит тело на короткий миг последней вспышки сознания. Как она вырвет из суставов все конечности, раздробит все кости, как не оставит после себя ничего, что могло бы существовать. Нужно только отпустить… себя.
Позволить эмоциям охватить этот разум пожаром, позволить себе выйти за границы дозволенного. Так сложно. Так просто. Так… невозможно.
«… и, может быть, лучшее, что сделали мы – это вот этот вот пир во время чумы…»
- Я просто хочу, чтобы ты перестал существовать. Честно.
Это было правдой. Уилл хотел, чтобы ничего не было и одновременно с этим – чтобы было все. Все, о чем пересмотрено столько чужих пленок. Все, что случалось с другими, хотелось, чтобы случилось и с ним тоже. Все, от боли до одуряющего наслаждения, от прикосновения до удара, он ненависти до любви, от безразличия до страсти. Все, что только можно и немедленно. А потом уничтожить любые доказательства, уничтожить саму возможность повторить это снова… и оставить его жить только в собственной памяти, как напоминание тому, насколько слабым может быть самое сильное противостояние.