…удар. Вспышка света, а следом за ней – темнота. Уилл помнил, как все начиналось. Обыденное дело – из больницы пропадают души умерших. Впрочем, за этим местом был закреплен после прохождения стажировки юный жнец. Уильям помнил его имя – Джеймс Гамб. Но, за последние полгода от него не пришло ни единого отчета и ни единой души не поступило в виде книги в библиотеку.
Это казалось странным, Уилл подозревал, что в этой глуши мальчишку могли просто прикончить демоны и устроить в этой психиатрической больнице самый настоящий пир, ведь в это безумное время недостатков в клиентуре не было. Поэтому Уилл явился проверить все лично.
Сама больница казалась заброшенной – за територией давно не ухаживали, двери ворот громко скрипели… но все же само место было живописным – речка, лес, поле – было бы лучше, чтобы здесь стояло поместье какого-то графа, а не такое мрачное заведение. Впрочем, оно, скорее всего, когда-то было поместьем. Эти ворота, площадка для карет, колоннада на главном фасаде – все это говорило о том, что у здания история куда более богатая и вряд ли оно всегда было сумасшедшим домом.
Уилл, впрочем, не успел оценить ни длинных коридоров, ни комнат. Он не понял, в какой именно момент почувствовал удар и увидел вспышку синеватого-цвета. Словно шаровая молния или что-то подобное ей.
А теперь он чувствовал, как все тело болит, как мерзкий холод пробирается под что-то, явно не похожее на теплый черный костюм – стандартную униформу жнецов. Холодно, жестко и очень противно. Словно тело, прежде чем принести сюда, щедро отпинали по всем труднодоступным местам. Неприятное событие, даже для жнеца. И весьма болезненное.
Уилл почему-то понимал, что сейчас выглядит несколько иначе, чем обычно. К голому телу прилипает какой-то скользкий некачественный материал, похожий не то на плохо обработанный хлопок, не то вовсе на лен. Галстук больше не перетягивает шею, пиджак не сковывает движения. Без этого костюма Уилл ощущал себя даже несколько беспомощным. И голым,  хотя был одет.
Еще больнее было открыть глаза и… не увидеть ничего. Размытое белесое пространство, в котором с трудом угадывается какая-то комната. Враг предусмотрительно забрал самую важную часть жизнедеятельности Уильяма Ти Спирса. Очки.
Теперь точно придется наощупь искать выход из этого странного места. Впрочем, Уилл не испытывал особого страха. Так, мелкие трудности. Страх – это эмоция, а они слепят и глушат того, кто ими одержим.
Поэтому, не спеша поднялся на четвереньки и, исследуя пространство странного мягкого пола, на ощупь двинулся вперед.
Пол, пол, пол… мелкими хлопками ладоней Уилл искал очки или… вообще хоть что-нибудь. Вскоре он нашел на полу совсем не то, что искал изначально.
Демон?
Теперь все встало на свои места. Точнее, Уилл понял, кто забрал его очки. Конечно же, логика и здравый смысл моментально вступили в конфликт с ненавистью к «паразитам».  А руки, без перчаток, продолжали исследовать тело. Брезгливость, страх… как будто приходится трогать что-то отвратительное. Наверное, чувства Уильяма поймет человек, запустивший обе руки в пригоршню опарышей, копошащихся в экскрементах.
Уилл ненавидел демонов, а этого – особенно, хотя был с ним, возможно не знаком. Лица он не видел. Только чувствовал кончиками пальцев биение пульса под кожей шеи. Захотелось сильнее сжать руки и не ослаблять хватки до тех пор, пока тело этого гаденыша не дернется в последний раз от недостатка кислорода.
Впрочем, с убийством Ти Спирс пока решил повременить. Главной задачей сейчас было возвращение зрения. Пальцы, исследуя тело, двинулись дальше. Вверх к губам. Тонкие, мягкие… Выше.
Очки.
Холодные стекла, толстая оправа, насечки на дужках.
Зрение вернулось, но Уилл пожалел об этом очень быстро. Поскольку обнаружил себя в какой-то комнате с мягкими стенами, верхом на демоне, одетым в какую-то пижаму. Уж тут и вправду рехнутmся самому недолго, если это уже не случилось в тот момент, когда Ти Спирс принял роковое решение о том, что ему стоит коснуться того, чье присутствие его нервировало.
Первое, что сделал Уилл – приподнял руки вверх, словно они были в чем-то испачканы. Впрочем, почему в «чем-то», в демоне.
Так и сидел, в позе «наездника», с поднятыми руками, с каменным лицом и отвращением во взгляде.

Отредактировано William T. Spears (2011-06-19 19:21:08)

Есть такая хорошая и очень старая притча. Или же просто анекдот – не важно. Есть история о некоем мужике, поймавшим джина или золотую рыбку, или что-то другое, что исполняет желание. Впрочем этот самый джин или рыбка предупредили мужика о том, что любое выполненное его желание у соседа выполнится в двухкратном объеме. «Выколи мне глаз» - не задумываясь пожелал человек.
В каждой сказке есть доля правды. Даже если отбросить существования джинов и золотых рыбок. В этой истории человек лишался глаза только затем, чтобы сделать еще хуже соседу. Видимо, с соседом у них давняя неприязнь.
Может, именно поэтому Уилл даже и не подумал слезать. И, пусть ему противно до тошноты, но он осознавал, что демону-то еще противнее и, раз уж так сложилось, что нет поблизости косы смерти, чтобы отправить это отродье обратно в ад, то… пусть он страдает.
- Нет, не буду, - коротко ответил Ти Спирс.
Впрочем, это понятно. Если кто-то начинает фразу с отрицания, отрицательный ответ напрашивается сам собой. Впрочем, Уилл не слез бы, даже если бы просили иначе. Издох бы, но не слез.
«…и пусть на моей могиле напишут: умерла от отвращения» - мысленно процитировал Уилл Фаину Георгиевну Раневскую. И остался сидеть, как сидел. С поднятыми руками, с мимикой кирпича и таким видом, будто унюхал поблизости подгнившую тушку опоссума. Или зверь еще жив? Какая разница, сейчас главной целью Уилла стало даже не банальное «выбраться», а более мелкое и более выполнимое «нагадить демону». В этой ненависти Ти Спирс, кстати, мало чем отличался от тех, кого он ненавидит. Та же вредность, то же желание сделать врагу как можно хуже, как можно противнее. Может, это единственный раз, когда Уилл пожалел о том, что у него совсем нет лишнего веса. Весь он килограммов сотню – удовольствия от этого процесса было бы больше. И демон бы наверняка хрипел и отчаянно сопротивлялся с воплями вроде «откормили вас в ваших департаментах». И да, завидовал бы, потому что паразиту в жизни столько душ не съесть, сколько сосисок было бы съедено Уиллом, весь он сотню килограмм.
Но увы, Ти Спирс был довольно тощим. Зато тверд характером настолько, насколько это вообще возможно. Причинять себе осознанные неудобства только ради осознания того, что кому-то еще неудобно и противно.
Привычным движением руки жнец поправил очки и уставился на демона. Теперь это уже «битва характеров». Кто кого переглядит. Говорят, что можно вечно смотреть на огонь и воду. Так же вечно можно смотреть в глаза, если найти в них огонь. Уилл искал воды. Лучше – соленой.
В чем-то он был садистом, только правила и инструкции не давали ему как следует разгуляться, да и боль причинять хотелось далеко не всем подряд. А тем, кто раздражает. Демон, разумеется, раздражал. Одним фактом своего существования, хотя и не сделал, по сути, Ти Спирсу ничего плохого. Хотя, возможно, это именно демон виноват…
Логика вступала в конфликт с ненавистью. Если отбросить чувства – желтоглазый тоже не в лучшем положении  и в такой же пижаме, но все равно… виноват и точка. Почему? Потому что демон. Вот такой вот расизм.

И опять отбирали самое дорогое. Самое важное, часть души жнеца. Ту неотъемлемую часть Уилла без которой он ни черта не видит. Да, действительно, он не видел ни черта, ни уж тем более демона. Чувствовал под собой горячее тело, ощущал, почти физически, волны неприязни, исходящие от него. Но не видел. Уилла демон предусмотрительно избавил от возможности пользоваться одним из органов чувств, поэтому приходилось задействовать остальные.
Звук – тихий. Это дыхание? Запах? Сера? Или просто так кажется? Просто зная, что под тобой демон, пахнуть иначе не может. Даже если демон на самом деле надушился розовой водой, он все равно демон, все равно пахнет адом… и грехом. Которым, кстати, из семи возможных?
Впрочем, Ти Спирс не препятствовал никак съему очков со своего тела. Потому что открытое сопротивление без секатора – это плевок в колодец. Мало того, что там и без слюны воды много, так еще и пользоваться потом противно. А демоном можно было воспользоваться…. Если бы Уилл перестал думать, прикусывая губу, о том, как ему, бедному, тут противно…
…противно. Гадко. Гадина. Тварь. Паразит. Исчадие ада. Я не слезу… не слезу до тех пор, пока ситуация не изменится. Не слезу с гада, пусть знает, что мы, жнецы, тверды характером и…
На прикушенной губе выступила капелька крови.
…и никогда не сдаемся. Вот и я буду сидеть, пока…
Впрочем, все эти разрозненные мысли Уилла можно было уложить в знаменитую строчку старенькой военной песни. «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает…».
Сидеть верхом было неудобно. Затекали ноги, начиналось неприятное покалывание в кончиках пальцев, хотелось или сменить позу или хотя бы просто поерзать на месте, разгоняя кровь. Но нет, нельзя, ни в коем случае. Это битва характеров же! Битва, в которой, по мнению самого Уилла, может победить только такое высокоорганизованное существо, как он.
Поэтому он продолжал сидеть, не делая даже попыток отобрать очки. И глядел уже не на демона, а в какую-то размытую неизвестность. На самом же деле Уилл смотрел куда-то в стену, изредка моргая и слизывая кровь с прокушенной губы. Но сдаваться был не намерен.
Может, демон расчитывал на то, что отобрав у жнеца очки, тот лишит его ориентации. Чушь собачья, такое вышло только у одного демона. Но тот бы не стал томить молчанием, тому красноглазому прислужнику графа всегда есть, что сказать. А этот – молчит, как пленный партизан. Молчит и чего-то ждет.
Уилл снова облизнулся. И сложил руки на груди, как будто бы тоже чего-то ждал. Ждал возможности высказаться насчет потери зрения раньше, чем демон предложит простую сделку формата «очки-слезай».
- Если вы вернете мне очки, я, возможно, подумаю о том, чтобы слезть с вас, - высказался Уилл, глядя на стену.

Уилл не любил прикосновений к себе. А еще больше – к своему почти обнаженному телу да еще и в такой сомнительной ситуации, как это. Щипок был довольно болезненный и, что немаловажно, неожиданный. Может, именно поэтому Ти Спирс тихонько вскрикнул, почувствовав боль. Не стоило расслабляться, демон способен на любую подлость. Хотя мог, конечно, и ударить, и к потолку подбросить. Но Уиллу хватило щипка.
Мерзкие демонские лапы! Тварь. Гад. Паразит. Исчадье ада.
Первым делом Уилл, усевшись поудобнее, задрал больничную рубашку, чтобы посмотреть, не осталось ли синяка. Хотя, это было бессмысленное действие – даже если и был синяк – сам жнец его не увидит. Оставалось только проводить по коже кончиками пальцев, ища то место, где больнее всего. Постукивать, поглаживать, растирать и смотреть куда-то в стену, пытаясь найти хоть какие-то очертания врага, чтобы отомстить.
У него мои очки… он щипается, что скажут в департаменте, если я не смогу его устранить…
Кончики длинных пальцев прошлись по боку, опускаясь от нижних ребер к выступающей косточке таза. Может, правда, стоило кушать больше сосисок, тогда у демона не было бы повода щипаться. Демона… кстати, где он?
- Послушайте, неуважаемый, - начал Уилл диалог с противоположной стенкой, указывая в нее пальцем, - меня зовут Уильям Ти Спирс, меня прислали сюда разобраться с одной очень важной вещью и я, с очками или без очков, все равно найду выход отсюда. Честно.
Уилл был слишком упорен, чтобы сдаваться. Может, именно поэтому он все же встал на ноги, периодически ловя сползающие безразмерные больничные штаны, которые были достаточно велики и держались на одной только ловкости рук жнеца.
Поскольку левая рука была занята поддержанием кальсонов, Уилл выставил вперед правую и сделал несколько неуверенных шагов по направлению к стенке. Ткнувшись ладонью в мягкую обивку, Уилл продолжил путь в сторону, противоположную двери. Палата квадратная, так или иначе он, совершив круг, наткнулся бы на двери. Проблема только в том, сколько времени займет этот «танец в темноте». Но на лице Ти Спирса отражалась непоколебимая уверенность в том, что он сделает то, ради чего сюда пришел и даже десяток демонов не остановят его.
Несколько шагов в сторону, рука уже ощупывает угол, значит нужно немного развернуться и продолжить до тех пор, пока под пальцами не окажется холодный металл двери.
Даже в самой безвыходной ситуации Уилл продолжал поиски выхода. И, если не найдет – выйдет через вход. Слишком много принципов, слишком сильная воля к доведению любого дела до логического конца. Еще несколько шагов в сторону и снова угол. Уже второй, значит где-то там – еще два.
- Найду и выйду, нравится вам это или нет.
О том, чтобы попросить вернуть очки Уилл даже и не думал. Ну вот еще – демона просить!? Унижаться перед ним, вымаливать… Ага, побежал, роняя тапки. Нет, слишком много чести демону – говорить ему «пожалуйста», а после – «спасибо». Не бывать такому.
И, как бы ни были ему дороги и важны очки, а гордость была дороже.

Отредактировано William T. Spears (2011-07-05 20:41:39)

…это то, что на выдох. То, что одним ударом вышибает воздух из легких и не даст больше вдохнуть. То, что превращает  голос разума в вой безумия. То, что походит на прелюдию выстрела. То, где каждое слово сродни звуку взведению курка.
Прикосновения, становящиеся все наглее. Движение, становящиеся все увереннее. Впрочем, разве тут было место какому-то сомнению? Нет, здесь было место только неприязни, которая с каждой секундой превращалась в ненависть. Ту самую жгучую страстную ненависть, которая гораздо сильнее любви. Которая способна зажечь и заставить пылать эту комнату, это здание. Почти осязаемая ненависть, которая сгущает воздух. И мешает дышать.
Уилл перестал дышать в тот момент, когда чужие пальцы коснулись его запястий. Именно в тот момент ему показалось, что это прикосновение обожгло сильнее открытого огня. И, даже если этот паразит уберет руки – будет продолжать казаться, будто все там горит. Впрочем, это только субъективные ощущения, не самые приятные. Но насколько сильной должна быть ненависть, чтобы жечь… физически?
Хотелось кричать. Нет, даже не кричать. Орать до срыва голоса, до потери сознания, до слез в глазах. Орать и ни на секунду не прекращать попыток сопротивляться. Но это глупо, это означало бы – «поддаться панике», а демоны – слишком умелые манипуляторы эмоциями.
…он от меня получит только одну…
Уилл тряхнул головой, пытаясь сбросить чужие очки. Легкая конструкция тут же сползла на кончик носа. Может, сейчас это был единственный способ показать, что «или по-моему, или вообще никак». Ти Спирсу были нужны только его очки и ничьи больше.
…и пусть ей захлебнется…
Демон был достаточно близко, чтобы его увидеть. И пусть черты лица размыты, но Уилл постарался смотреть именно в глаза. В лице жнеца не изменилось ничего – разве что бровь неудачно дрогнула, но в остальном он все же сумел удержать себя в руках от криков и попыток вырваться. Но во взгляд он постарался вложить всю ненависть, на которую только был способен. Если бы можно было взглядом убить – это была бы жуткая смерть, медленная, мучительная, растянутая на сотни минут боли на пределах возможностей тела демона.
Ничего он не желал сейчас так же страстно, как смерти желтоглазой твари. Не «отпустить», не «выбраться» а именно чтобы сдох. Здесь и сейчас и, если бы была хотя бы крошечная возможность убить – Уилл воспользовался бы ей сию же секунду. Нельзя оставлять в живых ни одну такую тварь, которая использует людские слабости в своих личных интересах, манипулирует с чувствами, играет жизнями. Нет, ни в коем случае. Ни одного.
Уилл дернулся, подаваясь вперед, надеясь таким образом лишить демона равновесия. Наивно, но все же попытка.

Ненависть дошла до максимальной точки. Точки, пересекая которую, она перестает существовать, как  чувство, испытываемое к кому-либо. Точки, за которой начинается темнота внутренней поверхности век, а воздух становится слишком густым, чтобы дышать.
Уилл закрыл глаза, перестал дергаться, перестал дышать, только  приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, но так и не смог. Не успел, не придумал какую-то разумную фразу до того, как весь мир, сжатый до размеров размытой в силу плохого зрения белой палаты, не перестал существовать. Все исчезло – изображения, звуки, запахи, вкусы, неприятная демоническая аура. Остались только пальцы на коже, прикосновения, которые даже не претендуют на ласку или ее подобие. Слишком точные, четко обозначенные, как обыск. Нет, здесь нет ничего и быть не может. Только тонкая, грубая ткань больничной рубахе, только кожа под ней, только тело, непривычное к прикосновениям. Тело, которое дрожало против воли разума, мелкой дрожью. Тело, которое подавалось навстречу каждому нелепому прикосновению.
Может, это и есть то самое, о чем не раз вещал со свойственной ему артистичностью, Сатклифф. Ну, про этого «Себастьянчика». Да, действительно… расползается от места прикосновения горячей волной, ударяет куда-то в голову, как крепкий алкоголь, остается на губах послевкусием не выбитого из легких с последним выдохом стона.
Пьянит до безумия, до той самой грани, за которой нет ничего, кроме темноты. Как будто тонешь в болоте, когда липкая теплая масса обволакивает все тело… или застрял в паутине, выбился из сил, пытаясь выбраться, но только крепче запутался в ней. И теперь уже не осталось смысла бороться, не осталось размаха для возможных движений, не осталось ни воздуха, ни звука, ни света… только чужие руки, все ниже и ниже.
Со стороны Уилл, наверное, глупо выглядел – закрытые глаза, приоткрытый рот, чуть запрокинутая голова… и выгнувшееся чуть вперед тело. Возможно, это и было хорошо, но длился этот «морок» не больше пары секунд. Может, за них Ти Спирс успел осознать, почему люди пьют и напиваются. Или продают души демонам. Ради вот этого вот, мимолетного ощущения остановленного времени, ради этой тьмы, густой и жаркой, ради чужого голоса, звучащего где-то в голове, как собственные мысли. И какая разница, что он говорит и делает, только бы продолжал это делать, продолжал говорить… стоп.
Уилл открыл глаза и, поняв, что сейчас его лишат штанов и увидят то, что он контролировать в принципе не мог так, как свое неизменно спокойное выражение лица, резко вывернул запястье и ухватил летящие вниз штаны.
Резкие движения как раз и отрезвили разум, хотя рука, державшая штаны, все еще нервно подрагивала. Что он только что пережил – сам не понял, было просто… одуряюще приятно. Одновременно хотелось и еще и не хотелось больше никогда. И против воли на бледных щеках вспыхнул какой-то совершенно глупый, ненужный румянец. Ей-богу, как школьник, которого застали за самоудовлетворением. Впрочем, почти так оно и было… если бы не было так мало, если бы это был не демон и еще тысячи тому подобных «если».
- Послушайте, неуважаемый, - голос дрогнул на слове «неуважаемый», на самом деле Уилл перестал испытывать ненависть в тот момент, когда она заполнила его разум целиком. Сейчас же… он не чувствовал ничего, кроме легкого дискомфортного напряжения в области чуть ниже пупка. Впрочем, это не смертельно, просто побочный результат наглых демонических прикосновений.
- Если вы хотите добиться со мной какого-то подобия коммуникации, вам придется вернуть мне мои очки.
…я хочу увидеть того, кто так мастерски разбил на кирпичики стену, которую я так любовно выкладывал между нами…
- Я без них не вижу ничего. Честно. И еще…
Уильям близоруко прищурился.
- …здесь пропадают души. Ни одной из списка не поступило в библиотеку. Тут орудует демон и я подозреваю вас. Честно. Если бы вы были обычной жертвой обстоятельств – вам ничто не помешало бы сию же секунду выбить дверь и исчезнуть в том же направлении, в каком вы сюда явились.
Пауза. Вдох. Голос Уилла стал тише, вкладчивее и злее.
- Захотел поиграть, выродок?

Отпустило. Так же резко, как и накатило. Никаких больше дурацких чувств, все снова спокойно. С лица сошел предательский румянец, на переносицу вернулись очки… и демон наконец-то представился, хотя какая разница, как демона зовут. Имя не делает его лучше или хуже, просто репрезентативная привязка слова к образу. Уилл хотел бы, чтобы это существо так и осталось «исчадием ада и паразитом», и именно так и котировалось в сознании. Мы же не даем имена тараканам или червям, они просто зверьки – мерзкие, надоедливые, живущие за счет чужих душ. А этот демон чем лучше других? Чем он лучше того, к которому Сатклифф не ровно дышит? Все они – одинаковые гады и сволочи. Разные… но такие одинаковые. Тогда почему Уилл поймал себя на том, что следом за демоном мысленно повторил его имя, закрепляя его в памяти следом за образом?
Хотя, что есть имя – это просто определенное слово, вызывающее в памяти чьи-то руки, лицо, тело. Уилл потому и не хотел запоминать, не хотел, чтобы слово вызывало в памяти то, что он испытал минуту назад. Не хотел разум, но подкорка уже четко оформила имя демона вовсе не в образ, а в набор ощущений, приятных и сладких, которые до сих пор заставляют руки подрагивать. Образ Уилл увидел слишком поздно. Разглядел по-настоящему и решил, что ничего интересного, забавного или привлекательного в этом демоне нет. Просто… обычный демон, если такое явление можно вообще назвать обычным. Хотя тенденция малолетних избалованных дворян к вызыванию демонов для службы дворецкими уже малость поднапрягала. Это была, по мнению Уилла, совершенно дурная мода для юных барчуков. Уж лучше бы по-старинке – с женщинами развлекались. С каждым годом общество все дурнее и дурнее…
- Хорошо, - сказал Уилл, поправляя очки наконец-то свободной рукой. Вторая все так же держала штаны.
Что именно было «хорошо», Ти Спирс, конечно же, не пояснил. То ли тот факт, что демон дал не слишком хорошую оценку вкусовым качествам душ умалишенных, то ли то, что делал демон до этого… То ли тому факту, что вернулись очки, вместе с ними – четкость зрения и возможно разглядеть собеседника… который цитирует Шекспира и смотрит прямо в глаза таким взглядом, от которого внутри что-то тяжелое обрывается и летит вниз. Странное, пугающее ощущение, но Уилл не отвел взгляда. Ни на секунду, ни на мгновение не позволил себе посмотреть куда-то кроме глаз этого Клода.  Гипнотизирует. Словно встал у самого края обрыва и смотришь в пропасть… кажется, будто уже летишь вниз. Ветер свистит в ушах и… кажется, будто «да» - это единственное слово, которое помнит твой язык. Кажется, что «да» - единственный ответ на все вопросы…
Да.
Хотя внешне Уильям не изменился – все то же строгое выражение лица, нервно поджатые губы… и вся бездна бесконечного невысказанного желания в глазах. Одного единственного, того, которое даже из связных мыслей было вытеснено здравым смыслом. Того, которое свернулось, как загнанный зверь, в самом дальнем углу клетки… и смотрит через стекла очков самым жадным и голодным взглядом, на который только способен хищник.
- Я буду играть… - Уилл моргнул и наконец-то перевел взгляд на дверь, - пассивно.
После этих слов Ти Спирс просто подошел к стене напротив двери и уселся. Видимо он мечтал вышибить дверь одним только своим взглядом. В любом случае – просить об этом демона он не собирался. Было достаточно встрясок и потрясений и лучше было вообще этого демона игнорировать. Уилл молчал, текли минуты… одна, вторая, третья… Его перестало волновать все, что не касается вопросов пищевого поведения «товарища» по палате.
«Едят ли демоны жнецов?» - проносилось в голове, хотя опыт подсказывал Уилл, что демоны предпочитают души маленьких избалованных барчуков вроде графа Фантомхайва. Но на безрыбье и дельфин – говядина, так кажется, гласила пословица?
В любом случае игра, в которую «пассивно» играл Ти Спирс, называлась «молчанка». Он решил молчать и ни в коем случае не просить демона открыть дверь. Пусть сам догадывается, пусть сам думает… А время идет, превращаясь в сверхурочные часы. Да еще и в компании такой приятной… Просить – не вариант. Поэтому, посидев недолгое время на полу и поняв, что от сидения дверь не откроется, Уилл резко встал.
Штаны тихонько свалились на пол, Ти Спирс их тут же вернул на место и, стащив с себя безразмерную рубаху, подвязал штаны ею. Стало немного прохладнее, но теперь была гарантия, что они не испортят все, внезапно свалившись. Размеренно, походкой от бедра, Ти Спирс прошел к железной двери палаты и просто… открыл ее. Она не была заперта. Простое решение «толкнуть» вряд ли пришло бы в таком месте, если точно знаешь, что двери тут открытыми не бывают.
- Это…
Уилл подцепил открытую дверь пальцами за край лотка, в который больным подают пищу и аккуратно закрыл. Затем развернулся, и посмотрел на Клода, словно ища у него объяснения происходящему.
- …необычно.
Жнец снова открыл дверь. И она, разумеется, открылась. Они были пленниками собственной мысли о том, что отсюда невозможно выбраться. Только и всего. Впрочем, первым Уилл решил выпустить демона, жестом указав тому идти первым.
- Честно.

Жнец не боялся темноты. Он, кажется, вообще ничего не боялся, кроме не вовремя сданных отчетов. Темнота была лишь не слишком приятным условием работы. В конце-концов – любая смерть – это и есть темнота. Отсутствие света, не более того. Его боятся только те, кто боится неизвестности, скрывающейся за пологом тьмы. Там, именно там, прячутся все наши страхи… но только там можно спрятаться и самому, чтобы не быть обнаруженным.
А Уилл знал, что там всего лишь коридор и всего лишь демон. Впрочем, его зрение позволяло рассмотреть, пусть нечетко, пусть и с пляской разноцветных точек в глазах, рассмотреть все.
Каждое движение врага, каждый его шаг. Секундное замешательство на лице санитара и… нет, демон даже не попытался забрать эту душу. Это казалось немного странным. Может, и вправду – эти души не настолько вкусны, чтобы утолить ими даже самый страшный голод. А может, демон просто боялся… Чего?
Уилл наблюдал за переодеванием. Нет, его это не возбуждало, не нервировало и даже не восхищало. Он за свою долгую  жизнь насмотрелся такого на чужих пленках, что голый демон уже не казался чем-то необычным или интересным. Хотя было в нем что-то такое… гибкость, изящество движений, плавность линий обнаженного тела. Что-то такое, что могло бы заставить Ти Спирса отвернуться, если бы он позволил себе упустить врага из виду. Поэтому приходилось наблюдать, размышлять о том, насколько реально тело,  которое  сейчас он заворачивал в санитарские тряпки. Зачем?
И к чему был тот взгляд, он что, думает, что я не вижу… не вижу, как ты смотришь на меня… думаешь, не способен уловить твой голод в одном только взгляде? Ох, верните мне косу смерти и первым делом я выколю эти жадные глаза, чтобы только перестали смотреть. И превращу это тело в удобрение…
Самозащита подсознания – не более того. Мы неосознанно представляем себе недоступное как что-то плохое. Мы ненавидим то, чего не можем получить только для того, чтобы перестать страдать от самого факта недоступности желаемого. Это защитный механизм любого сознания – унижать все, что нам нравиться, но остается недостижимым по ряду причин. А в крайних случаях эта форма защиты превращается в агрессию и жестокость по отношению к вожделенному объекту. Потому что намного проще возненавидеть  что-либо, оттеснив вожделение на самые дальние задворки собственного подсознания. Может, где-то там, с этих самых задворок никак не долетит до объективного осмысления «я хочу его», превращаясь в пути в…
- Мерзкий душесосущий паразит, куда бы ты ни шел сейчас…
Уильям уже решил все. Нужно отсечь это до того, как оно превратиться в абсолютное безумие. Нужно убрать из мозга этот образ, это имя и все остальное до того, как оно начнет слетать с губ, как молитва. Нужно давить в зачатке любую эмоцию до того, как она превратиться в разрушительную ослепляющую страсть. Страсть, похожую на штормящее море – агрессивную, пожирающую огромными пенными волнами любую возможность для корабля на спасение. Но… в этих трюмах уже полно воды, крысы собрались на поднятой вверх корме. Корабль идет ко дну с дифферентом на нос, спасательные шлюпки кончились еще в момент отплытия и последней сигнальной ракетой в воздух взлетают тихие слова:
- …я пойду в другую сторону.
И пошел, что характерно. Пошел по коридору, глядя куда-то вперед. Туда, где мерцает, скользя по стенам, тусклый свет ближайшего сестринского поста. Туда, где не будет ни взгляда, ни голоса, ни глаз этих, похожих цветом на шотландский виски. Виски, в котором плавиться лед, виски, который даст по голове опьянением и останется на губах горячим послевкусием дыма и цветов.
Уилл медленно шел, словно надеялся, что его остановят. Или потому что, хоть и видел в темноте, но недостаточно хорошо для того, чтобы бежать.
И хорошо, что было достаточно холодно. Отрезвляло, возвращало мысли в привычное русло.
«…Работа, расследование, сбор душ… а после, как только вернусь, я позволю себе виски… цвета его глаз… Черт!»
Ти Спирс остановился. Выдохнул.  И понял, что позволил себе слишком многое – повернуться к демону спиной. Но слишком поздно оглядываться, слишком поздно просто испугаться внезапности осознания того, что сам подверг себя опасности. Поэтому оставалось только идти дальше на свет.

Подкрасться сзади – типично для демонов. Конечно же, это была ошибка Уилла – неприкрытый тыл и сам факт того, что он позволил себе повернуться спиной к врагу… Обнаженной спиной, так, чтобы почувствовать кожей этот взгляд. Жадный, голодный, обжигающий… он оставил бы на теле отметину, красную обгоревшую точку где-то ниже лопаток, если бы, конечно, взгляд был бы более материальным явлением.
Это то, для чего созданы эти существа. Соблазнение. Они чувствуют то, что исходит с самого дна души, они способны поднять муть дымного сомнения, как ил поднимается со дна реки. Они способны обращаться к самым темным, скрытым желаниям. Тем, которых боятся, тем, которые принято прятать. К тем, которые самые страстные, тем, что близки к животным инстинктам. Они вступают в противоречия с разумом, логикой, воспитанием и жизненными принципами и именно этот момент – точка наивысшего напряжения духовных сил человека. Нервы, как натянутые струны, будут рваться к чертям и все рухнет вниз…  В пылающее пекло, где будет видеться из тысяч возможных решений только одно. Продиктованное паникой, сомнением, страхом… желание подарить себя тому, кто, как по волшебству, окажется рядом для того, чтобы взять.
Уилл это слишком хорошо знал, чтобы просто поддаться на подобную провокацию, чтобы позволить себе перестать чувствовать себя единым целым и на мгновение стать пламенем. Вспышкой, последней вспышкой сознания перед началом абсолютной темноты. Слишком уверенный в собственной непогрешимости, он совершал ошибки… одну за другой.
Бабочка, попавшая в паутину, отчаянно бьет крыльями, пытаясь выбраться… и сигнализирует натяжением нитей пауку о том, что запуталась окончательно. Чем сильнее сопротивляешься – тем сильнее сигнал о том, что ты уже в сети. Сигнал Ти Спирса был фактически криком на верхнем пределе звуковой волны.
Попался, запутался. Так крепко, что теперь любая попытка к обретению свободы окажется просто пустой тратой времени и сил.
Может, просто поддаться этому порыву?  Позволить себе утонуть в этом обволакивающем теплом чувстве? Позволить себе что-то, что не позволял никогда раньше. И ни с кем раньше. Но разум, так и не сумевший капитулировать перед эмоциями, упрямо продолжал твердить одно единственное слово.
"Нет, не опускай свои руки ниже. Нет, не надо касаться меня. Нет, это слишком… плохо. Нет."
А тело все равно подается чуть назад, прижимаясь поближе, притираясь, расслабляясь. На сотые доли секунды исчезает напряжение и руки врага кажутся на мгновение чем-то естественным, чем-то наиболее желанным в данный момент времени. На данном отрезке секунды.
«Нет. Мы не можем остановиться. Нет.  Мы сейчас так близко. Нет. Это уже почти закончилось. Нет. Я не сдамся. Нет.»
Между чуть приоткрытых губ по ладони демона скользнул кончик языка. Пробовал, чтобы убедиться в том, что в эту минуту накрывает самый сладкий дурманящий яд. И что уже поздно искать противоядие, концентрация в крови достигла максимального предела. Не сбежать. Не вырваться. Не…
«Нет.»
Руки тянуться вверх, накрывая чужую ладонь. Ощущение чужой кожи на кончиках пальцев, ощущение чужого тепла. Такое приятное, острое, сладенькое. Такое неестественное для Уилла. Всего мгновение, для того, чтобы схватить эту руку покрепче и, прижавшись посильнее сзади к чужому телу… одним движением разорвать тонкий шелк этих странных объятий, выбросить из себя это сладкое чувство, клубком жара свернувшееся чуть ниже живота.
Уилл сделал то, что надо – перекинул демона через себя на пол. Сделал то, чего меньше всего хотел делать в эту минуту. Потому что есть у бабочки, попавшей в паутину, шанс на то, что если будет очень сильно бить крыльями – порвет ее, оказавшись на свободе.
«Я никогда не оставлю попыток к сопротивлению. Каждую минуту буду пытаться сбежать, даже если это пойдет в ущерб моим собственным интересам и заданию. Никогда не брошу попыток вырваться, даже если это будет означать полный крах всему, чем я занимаюсь или занимался. Потому что эти эмоции – слишком лишние. Слишком сладкие. Слишком запретные. Я не могу позволить себе сделать с тобой то, чего желаю больше всего.»
Только мысленно. А с губ летит совсем другое. Не самое честное, не самое приятное. Не то, что хотелось сказать на самом деле.
- Заманить в ловушку. Апеллировать к отчаянию и страху с одной лишь единственной целью – утолить собственный голод. Такова ваша натура. И мне противно само существование тварей вроде тебя, Клод Фауст….
Имя, которого нет. Которое кем-то придумано, чтобы только было название. Почему тогда таким терпким вяжущим послевкусием неисполненного поцелуя оно срывается с губ? 
- …и я не планирую свое сотрудничество с паразитами, вроде тебя. У нас не может быть ничего общего. Я ненавижу сам факт твоего существования. Честно.
Уилл действительно ненавидел. Страстно. До боли в разорванных нервах, до отказа логики и здравого смысла. Нужно просто двигаться дальше… найти косу смерти. И показать ему, насколько сильной может быть эта страсть. Слепая, безумная, заполняющее все естество. Горячая, как ад. Живая, как кровь. Крепкая, как виски. 
Надо было дальше идти, а Уилл продолжал стоять.
"...время летит быстрее, если тебе приказали..."