Гайд парк ---- >>>

- Заходите, - бесцветным голосом позвал кукольник. Впрочем, Уилл все равно бы зашел. Вдохнул смесь запахов дерева, нафталина, фарфора-порошка и керосина, прислушался к звонкому колокольчику, оповещавшему продавца о новом клиенте и только потом, присмотревшись, увидел все остальное.
Сотни кукол – красивых и ярких смотрели с полок и витрин. Впрочем, здесь были не только куклы, но и множество других игрушек. Если бы Ти Спирс был моложе лет на –дцать, он бы, наверное пищал от восторга при виде всех этих удивительных вешиц. Наверное, дети издают именно  что-то подобное писку, когда видят все это великолепие. Вертятся, разглядывают и в голове у них при взгляде на каждую из игрушек возникает сотня приключений, которые бы он мог придумать с ней. А девочки, наверняка, уже придумывали бы, когда и к кому новая кукла, та, что пока стоит на полочке, пошла бы пить чай сегодня вечером.
Но Уилл не был ребенком, впрочем, эмоция, похожей на тот, полузабытый детский восторг, отблеском в глазах давала о себе знать. И тем, что как Ти Спирс не пытался сосредоточится на самом Дросселе, он то и дело упускал его из виду, «прилипая» взглядом к чему-то иному. А здесь, в этом пестром помещении было на что посмотреть.
И было, чем восхитится – в каждую из этих вещей вложено столько мастерства, в каждой – так много мелких и тонких деталей, что говорит о невероятной усидчивости кукольного мастера. И, несомненно, острых глазах, способных увидеть мелкие детали, такие как крохотные пуговки и бантики.
И в целом – это было довольно уютное помещение. Солнце, пестрые витрины, керосиновые лампы, странноватые часы и множество других вещей не создавали атмосферы бардака, казалось, что каждая вещь была именно на том месте, на котором она должна быть. Просто невозможно представить, что в этом помещении что-то могло бы стоять в другом месте. Это и есть то, что люди называют «порядок».
- У вас очень красивые куклы, мистер Кейнс, - сухо прокомментировал Уилл. На самом деле можно было и помягче тон, и даже улыбнуться, хоть чуточку. Улыбнутся, показывая, что где-то там, за маской абсолютного холодного спокойствия прячется ребенок. Ребенок, подавленный Родителем и Взрослым, запертый в клетку, придавленный льдами, но все же он там. Там, на дне зеленых глаз, он смотрит на кукол, он радуется… но способен был только на эту кривую похвалу, которую мистер Кейнс наверняка слышит от каждого второго.
Взгляд Уилла задержался на кукле, немного выделявшейся из всех остальных. Эта вещь, кажется, была мальчиком. Более того – он был солдатиком.  Может, он тем и выделялся из общей массы – слишком просто и строго, по-военному выглядел. Простой деревянный солдатик, такие есть, наверное, у каждого мальчишки.
Его-то жнец и захватил с полки. Машинально, не думая, просто сомкнул свои пальцы на стоящему по стойке «смирно» деревянном вояке и унес с собой, когда Дроссель позвал показывать мастерскую.
Мимо шмыгнула девочка, даже не обратив на Уилла внимание. Ти Спирс, впрочем, тоже не счел нужным с ней знакомится. Могло бы показаться даже, что это одна из покупательниц или же она принесла куклу на ремонт, но…
«Уйди!?» - слишком странное общение у этого Кейнса с клиентами. Или она его любовница? Впрочем, это не имеет значения.
Кем бы не была эта девчушка, жнеца она не особо взволновала, разве что тот с ней поздоровался и не получил никакого ответа. Что ж, невоспитанные люди интересовали Уильяма еще меньше, чем воспитанные.
Мастерская же показалась Ти Спирсу мрачноватой: все эти части кукольных тел, так похожие на настоящие руки-ноги. Странное впечатление было и от инструментов, разложенных на столах. Впрочем, Уилл и тут взял себя в руки. Глупо пенять на то, что «ой какой-то кривой нож тут на столе», когда сам бегаешь по городу с секатором в руках. 
Он грустит?
- Мистер Кейнс, я думаю, что у вас талант, - на этот раз Уильям попытался сделать свой голос чуть мягче. Но получалось все равно не слишком вежливо, не достаточно живо, не достаточно эмоционально. Потому что сейчас все эмоции Уилла сосредоточились на ответе на вопрос, который волновал очень давно.
…почему не пошла кровь? Почему он сам довольно странно…
- Вы позволите, если я поставлю это сюда? – впрочем, Уилл спрашивал только для формальности, а так все равно прислонил свою косу смерти под углом к столу, туда же он поставил и солдатика, которого зачем-то принес с собой с первого этажа.
А потом встал прямо перед Дросселем, загородив собой свет из окна и голубое небо. И медленно, глядя в глаза кукольнику, стянул с руки перчатку. Изделие из тонкой кожи упало на угол стола, в солнечном свете блеснуло шило, вонзившись в безымянный палец жнеца.
- …у вас должна была течь кровь, - с той же интонацией, что и в парке, повторил Уилл, демонстрируя красную капельку на подушечке пальца.

А что вообще можно сделать, если самое неожиданное, невероятное и почти абсурдное предположение, загнанное логическими доводами «против» в самый дальний и пыльный угол подсознания, подтверждается? Что можно сделать, если что-то, во что верится с трудом, но при этом «чуется сердцем» оказывается именно таким, каким представлялось именно сердцу, а не разуму?
Все стадии шока Уилл пережил тихо, мысленно, где-то глубоко внутри себя. Внешне же лишь немного приподнял брови, выражая тем самым какое-то подобие удивления. Да, можно было и в угол забиться с диким воплем «етитетвоюкоролеву, он же кукла, матьегорастак» и не то что бы Уилл не знал таких слов, просто… он очень хорошо умел держать себя в руках.
Хотя от страха хотелось кричатью Отчаянно и громко, закрывая лицо руками и медленно оседая на пол. Потому что где-то там, в глубине души ему было страшно. У страха, правда, была одна причина – неизвестность. Мозг не знал, как классифицировать того, кто сидел перед Уиллом. Он ведь не живой – у него не течет кровь, у него нет мышц, у него пальцы на шарнирах, не дышит и вообще… И в то же время – не мертвый, поскольку разговаривает, мыслит, творит. И не марионетка в том прямом смысле, поскольку имеет определенную свободу воли. Ведь это, скорее всего, была инициатива самого Дросселя – позвать Уилла в магазин-мастерскую.
Ти Спирс терялся, правда внешне ничем себя не выдавал, разве что брови приподнялись сами собой, придавая спокойному лицу некоторое интиллигентное удивление. И рука, та, что была свободна от перчатки, потянулась ко рту.
Солоноватый привкус собственной крови – да, это первое, что делает любой, получивший небольшую травму на пальце – сует его в рот.
В общем и целом, ничего снаружи Ти Спирса не поменялось в тот самый момент, когда в голове крутились тысячи разнообразных вопросов, которые все равно не будут заданы.
Как он разговаривает? Каким образом он двигается? Как вообще все это функционирует? Кто создал эту систему?
Хотя, сам Дроссель, кажется упоминал и не раз о своем таинственном создателе. Возможно, стоило бы посидеть тут еще и подождать, пока тот явится. Пусть предстанет изобретатель перед светлыми очами жнеца. Вот кому можно было бы задать все вопросы. А этот рыженький… он, похоже, даже не осознает до конца, кто он и что он. Уилл не понимал, как же можно это сочитать – покорность и подчинение с творческой натурой. На примере всегда был Грелль Сатклифф – творческий, но подчинения в нем... Нет, все было слишком странно, страшно  и об этом всем надо было доложить в департамент, как о внештатной ситуации. Уиллу не хотелось самодеятельности, хотя он вполне мог просто скрутить мастера-кукольника и отволочь за волосы (волосы ли?) в департамент, бросить в ноги высшему начальству и пусть сами там, в дереве или чем он там еще набит и из чего сделан, пленки ищут. А Уилл умывает руки. Но Ти Спирса в департаменте с такой «игрушкой» явно никто не ждал. И не слишком-то этот поступок будет честен по отношению к Дросселю. Кем бы он ни был – у него есть что-то, похожее на «индивидуальность». Его личность, которую такими грубостями не стоит оскорблять. Жнецы – убивают. Но никак не связывают и не тащат. Хотя правила запрещают водить в департамент людей… впрочем, на это можно заявить, что мистер Кейнс – не человек.
В любом случае, самым логичным вариантом было бы сейчас оставить юношу-куклу в покое, и вернутся в департамент с докладом. Что Уилл и собирался сделать.
- Да, вы другой, - жнец подобрал с угла стола перчатку, - прошу прощения за беспокойство и причиненные неудобства.
На стол легла визитка и несколько некрупных монет из кармана. Таким образом  Ти Спирс попытался компенсировать затраты на ткань для порванного по его вине камзола.
- А сейчас, извините, мне надо…
Уходить не хотелось. Хотелось остаться, заварить чаю, сесть на полу по-турецки и расспрашивать за жизнь. Но рука привычно тянется к секатору, оставленному на столе. Так будет правильнее. Просто пойти, доложить в департамент и пусть сами разбираются с этим «талантом».
- …идти.

Отредактировано William T. Spears (2011-06-20 20:20:34)

Наверное, это был самый эротичный момент в жизни Уилла. Внешне он выглядел все таким же спокойным, но сердце колотилось, как бешенное, когда по всему телу прошлось электрическим током прикосновение, очерчивающее линию шеи. Скользящее, легкое… совсем не похожее на то, что Ти Спирс ощущал раньше. Хотя ему, по большей части, мало приходилось такого чувствовать. Он сознательно ограждал или игнорировал любые выпады в сторону своего личного пространства, своей «интимной зоны». Старался держаться подальше от всех, потому что не любил прикосновений, даже случайных. И если Сатклиффу это можно было как-то простить, потому что это его «фирменный стиль» поведения, то этому… Лапает тут какой-то незнакомый челове… нет, не человек. Нечто другое, странное, с жутким швом на шее. Которое касается не так, как должен касаться человек.
Такое бывает, когда мастер кончиками пальцев проверяет гладкость шлифовки фарфора, ведет руку медленно, чтобы уловить любую возможную неровность. Дроссель, видимо, искал шов. Тот самый, что был у него. Почему-то он напомнил Уиллу ребенка, который еще не знает основных различий между мальчиком и девочкой. «Мама, а почему у меня нет такой штуки, как у братика?». Только дети не касаются так там, где нет «штучки». Не смотрят с такой тоской.
Можно было бы снять с себя все лишнее и позволить ему рассмотреть со всех сторон свое тело. Тело без швов, стыков и шарниров. Но Уилл не то стеснялся, не то просто не считал нужным оголятся перед  этим странным существом.
Это не было возбуждением, это не было страстью. Это чувство Ти Спирс никак не мог классифицировать, словно ему вообще не было названия. Какой-то безумный коктейль из смущения, неприязни, щекотки, ощущения чужих рук на коже. Сладковато-горький аперитив к чему-то другому, куда более глубокому… если бы у куклы были чувства. Если бы у Уилла они тоже были. Если бы он не умел их скрывать, он бы откинул голову назад, шумно выдохнул бы в тот момент, когда рука мастера коснулась его кожи, а потом… все правила перестали бы существовать, как будто их не было. Как будто все вдруг кто-то бросил уверенной рукой в камин и теперь огонь, горячий, желто-красный, пожирает беззащитные листочки бумаги с предписаниями по поведению жнецов.
Но это не случилось и вряд ли случиться. Уилл умел держать себя в руках, умел в нужный момент прогнать наваждение, отмахнуться от липкого тумана сомнительного  вожделения, отогнать это легкое головокружение и выбить, беспощадно выбить из мыслей любые варианты развития событий, не соответствующие правилам. А еще говорят – сердцу не прикажешь. Нет, очень даже прикажешь. Не прошло и десяти секунд, как оно перестало судорожно колотиться о ребра, смолкло странное эхо его ударов в ушах. Все снова встало на свое место. Остались только вопросы, которые задавал Дроссель.
Разве куклы бывают печальны? Разве могут так говорить? Сказать ему правду?
На последний вопрос у Уилла был вполне однозначный ответ. Положительный. Поэтому вслед за решением резать косой смерти правду-матку последовало обретение этой самой косы в руки.
Кукольник был задумчив, даже немного печален. Возможно, потому что он уже знал ответ на все свои вопросы, но втайне надеялся, что они неправильные. Возможно, он думал, что он человек, а на самом деле… кукла, что-то, что создано руками человека или нечеловека.  Прекрасное, но далекое от идеала.
Ти Спирс встал напротив Дросселя и кончиком секатора осторожно коснулся его подбородка, заставляя чуть приподнять голову. Чтобы была возможность еще разок заглянуть в эти глаза, убедится в том, что он желает услышать правду. Можно было и рукой, но все таки… дистанция. Уилл ее держал.
- Люди все одинаковые, мистер Кейнс, - будничным тоном рассказывал Уилл, словно о погоде говорил, - они подвержены страстям и эмоциям, у них есть понятия о горе и радости, они плачут и смеются. Все люди, абсолютно все – от Польши до Аляски выражают свои эмоции – горе, страх и радость – совершенно одинаково. Они видят сны. Все видят сны – люди, собаки, кошки, жнецы… даже демоны.  Это свойственно жизни. Как дыхание, как сердцебиение, как кровь, идущая из пореза. Вы ведь никогда не спали? Не знаете, что в груди могут не только часы тикать?
Но был и другой аспект. Тот, который тоже имел значение. Люди способны творить, способны отправить свои мысли в творческий полет, создать из куска холста и красок шедевр, из куска мрамора – статую. Но… Дроссель умел. С этим нельзя не согласиться. А с другой стороны – все эти произведения – это результат того, что видел, слышал или чувствовал человек. Просто он передал это иначе, чем все другие. Ведь нот всего семь. И краски – смешение всего пяти цветов.
- Вы не человек. Потому что человек сделан из плоти, крови и слез. И я не человек. Я жнец…
…потому что не плачу?
- …вы умерли пять лет назад, но, по каким-то причинам снова ожили. И я пришел узнать – по каким.

Уилл, даже не знал, что еще сказать. Он, кажется, вытащил из себя клещами все свое красноречие, точнее – его жалкие остатки. Те самые, которые еще позволяют ему выражаться связными предложениями и благодаря которым его пока еще понимают подчиненные. Больше ему и добавить-то было нечего. Он не знал, сколько еще таких, как этот Кейнс в мире существует, не знал, кто бы мог такое придумать – оживить куклу, наделив ее чем-то сомнительно похожим на разум. Впрочем, у Дросселя было то, что можно назвать «личностью» - он задавал вопросы, явно проявлял интерес, ведь если нет интереса – нет никаких вопросов. В нем было что-то такое, что делало его менее кукольным, более живым, чем те, что стояли на витринах. Впрочем, о пункте «свобода воли» создатель этого Кейнса не позаботился и мастер уверял, что его жизненный приоритет – служба хозяину.
Разве только она? Разве творите вы не по своей воли? Разве сделанный им слоник имеет какое-то отношение к его хозяину? Разве он привел меня сюда, исполняя чей-то приказ?
Служба – службой, но Уиллу, как и всякому живому существу, после работы тоже было необходимо расслабиться. Скурить сигару, съесть шоколадку, запить коньяком с кофе… Да, он, может и «фанатик-трудоголик», но после работы Ти Спирс о службе старался не думать. И меньше всего он, как начальник, хотел бы, чтобы его подчиненные бездумно исполняли его приказы. Пусть думают, анализируют, просчитывают… иначе это не подчиненные, нет. Это – марионетки. Уилл не хотел бы держать в своем отделе таких.
Липкие, как леденец, навязчивые – только смотрят в рот и шепчу «да, мистер Ти Спирс». И ждут только похвалы, бездумно скосив очередную душу. Да, эмоции в этом деле – лишнее, но анализ ситуаций на пленках, размышления о конечной точке отправки данной души и многое другое – важно. Такие, как Дроссель, скорее всего и не будут думать, будут слепо следовать планам, инструкциям и всему остальнову. А ведь устав – не догма, он – руководство к действию. И выбор действия зависит не от приказа, нет. А от личных качеств.
- Да, я понимаю. Но плох тот генерал, который не мечтает стать солдатом.
Уилл  перефразировал известное выражение. Потому что… диспетчер всегда будет чуть свободнее, нищий всегда счастливее принца. Нет, ему не хотелось обратно в диспетчеры, просто иногда проскальзывала мысль о том, что тому же Сатклиффу живется куда лучше. Вон, женщин себе заводит, дворецким прикидывается. Уилл же себе не может позволить «роскоши» быть «просто дворецким». Он слишком солидный, слишком мало у него, намного меньше, чем у простого диспетчера, «маневренности» при исполнении поручений.
Мысли о работе и начальстве прервала девушка-кукла. Настоящая марионетка – бездумная, глупая… менее живая, чем сам Дроссель, отчитывающий ее с некоторым раздражением в голосе. Нет, Кейнс не марионетка, у него есть свобода воли. Возможно, он намного ближе к человеку, чем это существо в зеленом. Возможно, он сам решил посвятить всего себя службе тому, кто подарил ему жизнь. Впрочем, это разумно. Это свойственно именно людям – ведь те заботятся о своих родителях… ну, большинство.
Она была пустой. Без мыслей, без желаний… просто глупый кусок чего-то, из чего была сделана. Может, со временем Дроссель и вобьет в эту светлую головку мысль о том, что глаза ковырять нельзя, но все же… Уиллу эта ситуация дала возможность ответить на самый первый вопрос.
- Вы спрашивали, есть ли кто-то, похожий на вас. Я думаю…
Ти Спирс смерил куклу холодным взглядом, словно оценивал. С виду похожа на девочку, изящно выполненная работа, но…
- ..нет. Вы уникальны, мистер Кейнс. Вы разумны. Вы ближе к человеку хотя бы тем, что у вас есть разум и эмоции. Честно. Я думаю, что она, - жнец указал кончиком секатора на куклу, - лишена этого.
Уилл перевел взгляд на наручные часы. Видимо, он ждал именно такого момента, когда можно будет произнести сакраментальное «ура, рабочий день закончился!»
- Мой рабочий день закончился две минуты назад. Вы, кажется, спрашивали, не желаю ли я чего?
На лице жнеца отразилось что-то похожее на улыбку. Или просто нервно дернулись на секунду вверх уголки тонких губ.
- Я предпочитаю скотч. И стакан воды к нему.

Конечно, можно было и поспорить в очередной раз с мистером Кейнсом. Начать доказывать, что отношения «нравится-не нравится» тоже попадают в категорию «эмоции». Ведь если что-то нам нравиться, мы испытываем определённые эмоции, то, что нравится, вызывает приятные ощущения, какой-то душевный подъем. А то, что не нравится, соответственно нам противно, мы негативно к этому относимся. Нравится или нет – это не так важно, главное – Дроссель не был равнодушен. И это прослеживалось в том, как он отчитывал до этого куклу, ковырявшую свой глаз, в том, как он отреагировал на порванный камзол… и много других вещей. Да, он не был сильно эмоционален, не кричал и не махал руками, но все же был более живой и свободный, чем те куклы, которые он делал. Но все же недостаточно одних эмоций для того, чтобы звать себя человеком с таким маниакальным упорством. Впрочем, Уилл не стал спорить. Зачем? Пусть думает так, как ему удобно. Пока вообще думает.
Уилла одолевало любопытство. Он больше всего на свете хотел задать банальный вопрос о том, как этих кукол делают, как заставляют их оживать, ходить, двигаться и что у них там внутри такое. Ведь это явно не механика, это явно что-то более метафизическое, магическое.
В скором времени за скотчем, судя по всему, была отправлена та, что  некоторое время присутствовала при разговоре. Впрочем, как казалось Уиллу, она и не понимает, о чем говорят. Для нее важна только шарманка и то, что поет ей Кейнс. Значит, это был не просто музыкальный инструмент, а что-то для управления куклами. Неужели можно создать существо, которое будет повиноваться музыке?
Почему-то вспомнилась легенда о Гамельнском крысолове. Впрочем, эта легенда была неким отражением определенного ряда исторических событий. Истребление кошек, нашествие крыс, эпидемия чумы, спорынья в хлебе и многое другое. И пропавшие дети…
Что-то сошлось в голове. Будто части какой-то головоломки. Кажется, кто-то упоминал о пропавших душах девушек? Вот теперь у Ти Спирса был действительно веский повод остаться, только вот… рабочий день уже окончен, сверхурочных никто не требовал, поэтому можно было спокойно себе идти домой. Но… надо было дождаться шотландского виски.
Почему Уилл пил именно скотч? Может, потому что этот крепкий напиток с дымным запахом был самым подходящим выбором для спокойного уравновешенного англичанина средних лет? Хотя, самого понятия «средние года» для жнецов не существовало.  Просто таковы были предпочтения Ти Спирса. Крепко, сухо и побольше льда. А разбавлял водой для того, чтобы вкус лучше раскрылся.
Но все же любопытство убивало. Вопрос слишком долго просился на язык и Уилл не удержался.
- Как вы сделали эту куклу? Что вы использовали для того, чтобы она ожила?
Чистое любопытство, не лишнее для расследования. Иногда оно даже бывает полезным, главное – в нужный момент уйти. Уилл этот самый момент уже упустил, поэтому придется остаться. И, прямо как по Кэрролу – «чем дальше, тем страньше». Сначала одно, потом другое...
Впрочем, были и еще причины. Скотч. Не то что бы Уилл был алкоголиком и надирался при каждом удобном случае, просто нельзя было упустить возможность отведать этого напитка еще раз. И, хоть он и был англичанин, но шотландский виски уважал больше, чем чай.

Скотч. Шотландский виски. Почему-то, чтобы его добыть, Кейнсу потребовалось много времени и эта подозрительная кукла. Впрочем, эти дела уже были улажены и теперь на дне предложенного стакана плескался золотистый напиток. Разумеется, никакого льда не было, впрочем, Уилл его и не просил, прекрасно понимая, что вряд ли в это время года он будет.
Сперва Ти Спирс понюхал, убедиться, что это именно шотландский виски. Да, дымный сладковатый запах, с пряными древесными нотками. Хорошо выдержан, прекрасно купажирован.
Только молодые пьют для того, чтобы напиться. Чтобы они были немного смелее и решительнее, скажем, в деле общения с противоположным полом. И часто последние кадры с пленок  умерших имеют похожий сценарий: выпил, затем следует это заезженное «смотрите, как я могу…», невероятный вираж и… «завершено». Некоторым людям вообще не стоит пить, они не понимают всей ценности алкоголя. Это не только «ради куража», это не просто толчок к смелым решениям… Это вкус, аромат, история… Уильям пил потому что это приятно. Только и всего.
Машинально он перехватил стакан двумя пальцами за самый край и перевернул. Дно описало круг в воздухе, но жидкость, ведомая законами центробежной силы, прижалась к стеклу. Теперь обратное движение. Быстрое, резкое, явно отточенное. Уилл слегка взболтал содержимое бокала таким странным образом. Ни капли не пролилось мимо.
Затем снова понюхал, добавил воды… так намного лучше раскрывается вкус скотча, его ни в коем случае не стоит запивать или закусывать – можно потерять пряное, немного сладкое послевкусие.
Уилл посмотрел на Дросселя.
…он ведь не чувствует вкусов. И запахов. Он не поймет, как пахнет скошенная по росе трава, как немного горчит поджаренный каштан. Не знает свежего запаха нарезанных огурцов или тяжелого аромата цветущей липы. Он не услышит нотки бергамотовой ягоды в чае «эрл грей», не осознает, как может приятно пахнуть корзина с клубникой у уличной торговки. Наверное, ужасно жить в мире без запахов, без вкусов, без возможности уловить самым кончиком носа в летнем ветре соленый запах с моря.
Уилл сделал глоток. Жидкость теплом расползлась по всему телу, во рту осталось приятное послевкусие. Затем он протянул стакан мастеру.
- Вы можете чувствовать вкус? Или запах? Люди могут. Я знаю, чем пахнет скотч, знаю, какой он на вкус. А вы можете это ощутить? Разложить запах на оттенки, как музыку на ноты… Это просто. Честно.
Ти Спирс знал, что делает. Он вводил в сомнения того, кто был непоколебим в своей уверенности того, что он человек. Пусть другой, но человек. Нет, в нем слишком мало того, что делает людьми. Хотя… что вообще делает людьми? Умение чувствовать запахи? Эмоциональные фоны? Тогда почему же некоторые ведут себя как крысы, свиньи и собаки, хотя… крысы и собаки никогда не совершат тех поступков, что могут совершить люди. Не обязательно плохих – они не совершат и хороших. Крыса не вытащит младенца из горящего дома, собака не сделает операцию тяжелому больному, свинья не подберет на улице сиротку и не воспитает, как своего ребенка. Собаки, спасающие людей – скорее исключение, нежели правило. Хотя хряк не будет напиваться и бить свинью и поросят, крыса вряд ли подставит партнера по бизнесу, а собака уж точно никогда не будет врать.  Это очень спорные вопросы и среди тысяч пьяниц, убийц и врунов, Дроссель, возможно, куда больше имеет права носить гордое имя «человек», в отличие от них. Но… нужно было сеять и взращивать зерно сомнения, дабы была возможность узнать о том, кто создал его. Из чего создал. Хотя, фокусники не раскрывают своих секретов… а другим фокусникам?

Это, наверное, то самое времяпрепровождение, к которому стремится каждый джентльмен Лондона. Приятные напитки в приятной компании. И дискуссия о чем-то отвлеченном. Не хватало дыма сигар. Едкого и пряного, продукта горения листьев, вобравших в себя солнце южных склонов Анд. Этому городу вообще не хватает солнца, поэтому приходится искать его оттенки во всем, что окружает, в каждом привычном предмете, в каждом встреченном человеке. Поиск света, стремление к уюту – это свойственно всему высокоорганизованному и хотя бы немного живому. Всему, что способно мыслить.
Виски и был одной из таких вещей. Оттенок солнца на дне бокала, обжигающее тепло внутри тебя. Пить не ради возможности быть пьяным, не ради того, чтобы стать чуточку смелее и отчаяннее. И вовсе не затем, чтобы растворить алкоголем, словно кислотой, железные замки морали, сковавшие внутреннего зверя-желание.
Но все это наслаждение – ровно до тех пор, пока снизу не раздался голос. Черт возьми, еще никогда Уиллу голос Хамфриза таким противным не казался, как в эту минуту. И было, разумеется, два варианта. Либо остаться на месте, не отзываться и вообще делать вид, что никого тут нет. Если Алан соизволит подняться – начнутся вопросы. Кто это? Почему не забрал его душу? Что это вы, мистер Спирс, пьете? Да, статус главы позволял проигнорировать все эти вопросы, но сам Уилл считал, что это было бы крайне некорректно. Второй вариант – менее кровопролитный. Залпом допить предложенный скотч, тихонько поблагодарить и встретить Алана на лестнице. На вопросы ответить коротко: «здесь я закончил». А это существо… Дросселя… оставить для вышестоящего начальства. Пусть они разбираются, что там, как и зачем. Если инструкция оказалась бесполезной в условиях суровой реальности, не стоит изобретать велосипедов и заниматься креативом. Это не тот вид деятельности, в котором вообще предусматривается нестандартное решение в критической ситуации.
Да, может, это и малодушно – оставлять все сильнейшим, но это правильно. Ведь решение, принятое вне законов и инструкций может оказаться ошибочным. А ошибок в работе высокая должность не позволяла допускать. Впрочем, и низкая не позволяла. Поэтому было принято решение, которое вполне устроило бы и тех, кто поблизости, и тех, кто будет читать отчеты.
Уилл допил виски залпом, поблагодарил за радушие  и, приведя себя в порядок, решил предстать пред светлые очи юного жнеца.
Говорят, от джентльмена должно пахнуть виски, сигарой и женщиной. В плане запаха Уилл был джентльменом лишь на треть, но извиняться или объяснять это он не собирался. Потому что его рабочий день уже полчаса как окончен, сверхурочной работы на сегодня тоже не предвидится, поэтому можно позволить себе пахнуть благородным напитком. Единственное что было плохо – слегка кружилась голова, легчайшее опьянение. Может, поэтому Уилл, спускаясь вниз, периодически опирался на свою косу смерти. В любом случае – не шатался, не припадал к стенам  и даже сохранил на лице привычное выражение отрешенного спокойствия.
- Здесь уже никого нет, мистер Хамфриз…
Есть, кстати, у студентов такая замечательная игра с лестницами и алкоголем. Некоторые называют ее «наперсточки». Это когда на каждые три ступени длинной лестницы ставиться наперсток с напитком и по мере того, как человек продвигается вверх, он выпивает по наперстку со ступени. К концу своего «восхождения» он, как правило, уже мертвецки пьян, хотя выпил, от силы, четыре или пять небольших глотков. Впрочем, если нет наперстков, можно просто залпом опрокинуть в себя горячительное и бодро подняться по ступеням – эффект идентичен. При движении кровь быстрее разносит дурманящее зелье по венам. Вот и Уиллу по мере спуска становилось все лучше и лучше. Хотя единственное, что могло его выдать – это запах и характерный блеск в глазах. Но вот у Грелля глаза всегда блестят  пьяным огнем, но это еще ничего не значит. Хоть Уилл и убедил себя в том, что никому не будет ничего объяснять – все равно где-то в глубине чувствовал себя неловко. Дурной пример… хотя, если вдуматься, кто у Алана Хамфриза наставник, можно хоть всю винную лавку перелить в свой желудок, а примера, дурнее, чем диспетчер Слингби, все равно не получится.
Это просто то, что называют «внутренняя интеллигентность» - когда стыдно даже за те действия, которые никто не увидит. Это тот самый типаж, который наедине позволяет себе не больше, чем в обществе. Это то самое явление, когда даже пьяный, ты способен держать себя в руках и быть максимально корректным. Хотя… Уилл и не был пьян. Не был даже «выпивши». Один стакан не изменил ничего, кроме, собственно блеска, запаха и легкого головокружения.
- …я здесь уже закончил. Можно возвращаться в департамент.
Надо было увести Алана от того явления, с которым Ти Спирс только что столкнулся. Которое вообще не вписывается ни в одни рамки и правила. Нечего молодежь шокировать.

Было бы хорошо, если бы Алан не задавал вопросов. Потому что не пришлось бы заниматься подбором достойного ответа, приставить скудные слова к друг другу так, чтобы получилась осмысленная фраза. В голове крутились какие-то обрывки, бессмысленные окончания идиотских слов… а ответа на вопрос, цельного и исчерпывающего, не было. Сказать нечего, даже бессмыслица не лезет на язык. И воздух будто бы застрял в легких, не желая продвигаться дальше, к голосовым связкам. Выдох не смог превратиться в слова и остался просто… выдохом.
Что ответить, если честный ответ будет воспринят, в лучшем случае, как странная шутка. Такое с Уиллом часто вообще случалось – попытки сказать правду оборачивались тем, что ему никто не верил. Таковы уж свойства этой самой правды. Но выдать юному Хамфризу фразу «я тыкал косой смерти в говорящего деревянного человека» и ждать, что он продолжит уважать тебя, как начальника? Нет уж, слишком это… честно.  В лучшем случае – все спишется на слабый запах алкоголя и превратиться в легенду о том, как Ти Спирс напился и с куклами болтал в лавке игрушек. Это тоже не самый радужный вариант. Чтобы он не сказал – это удар по репутации, это удар вообще по всей системе «душесбора». Даже больше – по всему мирозданию.
Но сказать что-то надо. Хотя бы потому что Алан ждал ответа. Сказать что-то такое, что не заставило бы бежать, ломая об лестницу ноги, на второй этаж и лично проверять на прочность тело, которое не принадлежит человеку, но обладает более «человеческим» разумом, чем большинство известных Спирсу людей. Да и нелюдей тоже.
Впрочем, это осталось за спиной. А впереди стоит тот, кто хочет получить ответ… которого нет. Это такое глупое ощущение – не знаешь, что сказать, а на языке крутиться тысяча разных фраз, ни одна из которых не будет воспринята должным образом. И нужно как-то уклониться, но…
Уилл ощущал себя так, как ощущали люди с некоторых пленок. В лицо смотрит дуло пистолета, секунда до выстрела… и за эту секунду они успевали прожить заново целую жизнь. Жизнь кажется длинной, но вмещается в столь малые временные отрезки. От взвода курка до спуска. От удара по капсюлю до начала движения пули в стволе. От ствола до…
Никакого страха или сомнений. Просто анализ. Или его попытка.
Что случилось? Что к этому привело? Что стало причиной подобного? Как это можно классифицировать? Что мне сказать вам, если я не уверен в том, что мои слова будут стоить хоть что-нибудь?
И пора уже, наконец, выдавить из себя хоть что-нибудь, чтобы не показалось, что молчание затягивается. Чтобы не показалось, что ответа нет. Не стоит шокировать молодежь, придет время – они сами сползут под столы, не зная, чему теперь верить. Меньше всего Уиллу хотелось плодить что-то похожее на сегодняшних подростков – растерянных, бредущих куда-то без цели и ориентира. Это, в конце-концов, он будет нести ответственность за пошатнувшуюся психику мистера Хамфриза, если тот пойдет на второй этаж и выяснит, что не все живое можно убить. Нет, еще слишком мало опыта, еще слишком нежное сознание, их еще легко удивить… и сбить с пути истинного. Уилл помнил, как был молодым и как легко был тогда внушаем. Как легко очаровывался…
- Это не было простым заданием. Но, чем бы это ни было, оно уже закончилось.
Не совсем правда. Ти Спирс решил, что оно закончилось. А точнее – закончились его полномочия, потому что тыкать секатором в дерево он больше не намерен. Пусть это кто-нибудь другой делает, пусть кто-то званием выше что-то придумает. А Уиллу хватило одного раза. Больше не надо.
- В этом доме не было ни демонов, ни преступлений…
Пауза. Вдох. Только бы голос не дрогнул, ведь придется сказать правду, менее резкую, разумеется, чем «я тыкал косой смерти в говорящую куклу». Но все же правду.
- …ни людей. Ни живых. Ни мертвых. Честно. Пора возвращаться и писать отчет.
Фраза «пора возвращаться» была произнесена тоном, не терпящим никаких возражений. Тоном «надо убираться отсюда немедленно». Что писать в отчете…. Уилл не знал и уже жалел о том, что бутылку скотча не забрал, потому что уже казалось, что только алкоголь поможет поверить в нереальность всего произошедшего.  Или осознать до конца то, что случилось.
Ти Спирс легко подкрепил свои слова действиями, направившись к двери.
- Видимо, произошла какая-то ошибка и меня отправили не по тому адресу. Я выскажу им все, что о них думаю. Подобные ошибки не должны повторяться в будущем.