---Ура, я начал!

- London Bridge falling down…
Люди умирают. Такова уж их, людей, природа. Но человек, пожалуй, единственное существо на свете, которое осознает неизбежность смерти и… ничего с этим не делает, увы. О смерти никто и не думает до тех пор, пока не столкнется с ней лицом к лицу. Она и культ, и проклятие, и трепетный страх. Говорят, смерть под руку ходит с любовью, но это не так. Любовь придумали люди, чтобы Смерти не было одиноко ходить  по улицам Лондона в солнечный день, глядя куда-то сквозь толпу.
Ему не было нужды искать кого-то взглядом, Уилл все и всех уже давно нашел на звук. Так часто бывает, слух компенсировал то, что солнце било в глаза и ярко бликовало на стеклах очков. Поэтому приходилось ориентироваться на услышанное, а не на увиденное.
-  … falling down…
Мелодия была заразительной. Такой, которая, как говорят юные жнецы вроде Нокса «цепляет». Но Уилла не «цепляло». По поводу услышанной музыки он не испытывал никаких эмоций. Он предпочитал концертные залы, торжественные помещения, в которых после трех звонков приглушается свет и на сцену является дирижер. И тогда, по взмаху руки, начинает играть оркестр. Это Уильям Ти Спирс называет «музыкой», а шарманщик… должен умереть.
Хотя, на самом-то деле, это «умереть» - единственное, что вообще должен человек кому-либо. Все остальное – образование, брак, продолжение рода, строительство дома и посадка дерева – бред и глупость, навязанные общественной моралью. Человек может не сажать деревьев и не стругать срубы жилищ – это будет естественно. А вот не умереть человек не может. Так уж заведено.
-… falling down…
Наконец, объект в «зоне видимости». Яркие одежды, яркие волосы, бледная кожа… и странный вид. Чем-то он Уиллу напомнил королевских гвардейцев – те тоже стоят, как статуи или столбы, недвижимые, каменно-спокойные, с бесконечной преданностью сюзерену в глазах.
Но в глазах рыжеволосого юноши не было ничего такого похожего на преданность, любовь к сидящему на троне, даже банальной радости от того, что он тут весь из себя стоит, играет, а вокруг дети бегают. Остановились, послушали, убежали.
- …my fair lady…
Будто бы все равно ему, слушают его или нет. Может, он просто для себя играет? Уиллу показалось, что парнишка смахивает на шизофреника или другого душевно больного. Монотонные, почти механические движения рукой, поворачивающей ручку шарманки, взгляд отрешенный. Впрочем… наверное, даже если сообщить ему, что он скоро умрет, реакции не последует.
Уилл решил, что будет неплохо дослушать песню до конца, а точнее – дать шарманщику возможность доиграть. Именно поэтому Ти Спирс встал напротив музыканта, привычным жестом поправил очки кончиком секатора и даже раскрыл папку, сверяя фотографию в деле с тем, кто стоял у памятника.
«…если вы выглядите, как ваша фотография на документы – вам пора в отпуск…» - кажется, так кто-то говаривал, пытаясь пошутить. Но Уилл был лишен чувства юмора, для него  не имело принципиального значения тема фотографий и отпусков. Да и как можно выглядеть не так, как на фото? Это же уже не ты получаешься.
Но Дроссель Кейнс был похож на свою фотографию в деле, несмотря на то, что та была в сепии.  Поэтому Уилл просто еще раз сверил лицо с картинкой, после чего захлопнул папку и сделал шаг навстречу музыканту.
Можно было быть вежливым, подождать, пока тот закончит играть, но это же шарманка. У таких мелодий, как правило, нет начала и нет конца и играть парнишка, судя по тому, что рука у него еще не устала, может хоть до Страшного Суда. А Уилл ценил свое время.
- Дроссель Кейнс, верно?
Чистая формальность, в том, что это именно мистер Кейнс, Уилл был уверен на все двести. Но надо же было как-то начать разговор.

Музыка оборвалась и теперь можно было вслушаться в другие звуки. Привычные в такое время и при такой погоде: возня, крики, скрежет колес повозок, звон колокольчиков конок, смех детей… самые разные звуки, которые сливались в один. Дыхание большого города, в каждом ударе подкованных копыт о мостовую, в каждом всплеске мелодичного смеха дамы, прикрывающей веером губы, в шуршаниях подолов платьев, в перешептывании листьев с ветром в глубине крон деревьев парка. Но самым мелодичным звуком для Уилла был голос «объекта».
Где-то в памяти всплыли полузабытые образы из старинных греческих книг. Сирены. Прекрасные женщины, олицетворение смерти корабля. Символ того, что безмятежная голубая гладь моря скрывает под собою опасную бездну, полную рифоф, мелей и подводных скал. Сирены, то ли женщины, то ли рыбы. С крыльями или без? Те самые, что чуть не сорвали плавание аргонавтов своими мелодичными голосами. Те, что зовут и манят в бездну, в пропасть, на дно.
Но сирены – просто миф, порожденный испуганными людьми для объяснения природных явлений, а кукольник с прекрасным голос – стоит перед Ти Спирсом, настоящий и пока еще живой.
Впрочем, очарование длилось не более сотой доли секунды, все же Ти Спирс – совсем не маленькая восторженная девочка, а вполне взрослый жнец. Который не очаровывается, может, потому что боится разочароваться. Это как налететь всем килем с размаху на подводный камень, не заметив его, заслушавшись пение сирен. Минуты паники, потом отчаяние… а потом уже идешь ко дну, раздираемый со всех сторон на части нежными руками чудовищно прекрасных женщин. С крыльями ли? Или с рыбьим хвостом? Какая разница, главное не давать себе очаровываться. Ни глубоким приятным голосом, ни взглядом лиловых глаз, ни странным жестом – наклоном головы.
Просто делать свою работу. И все.
- Меня зовут Уильям Ти Спирс, я один из руководителей организации «Несущие смерть».
Обычно после такого приветствия большинство людей вертит у виска, а некоторые – щурят глаза и морщат нос в надежде услышать запах алкоголя, исходящий от Уилла. Но Ти Спирс пах библиотекой и чем-то сладковатым, похожим на амбру. И промилле алкоголя в воздух не выдыхал. Потому что мог вообще не дышать, особенно если спал.
- Вы должны скоро умереть…
А после такого заявления половина бросается убегать. Это в лучшем случае. В худшем – Ти Спирс останавливает чужой кулак в сантиметре от своего лица. Но есть и те, которые реагирую спокойно. Или как на странную шутку. Возможно, через столетие, при таком заявлении люди будут нервно оглядываться и ждать, когда неулыбчивый зеленоглазый брюнет укажет секатором в сторону ближайшего дерева, рассмеется и скажет что-то вроде «вас снимала скрытая камера!».
Можно, конечно было и соврать что-то. Что угодно, чтобы поддержать разговор и при этом остаться не «раскрытым», но Ти Спирс не считал вранье хорошим поступком. Он был за честность, ту самую, наглую и откровенную честность и правду, которой многие боятся. Ту, которую ненавидят, хотя и осознают, что это все же правда.
Но сейчас – Уилл просто высказался и ждал реакции. Может, у этого странного парня был шанс на спасение, на отсрочку своего «приговора». Может, он достаточно хорош и талантлив для того, чтобы продолжить свой жизненный путь. Хотя… чаще всего люди после знакомства с Уиллом умирали, не сумев доказать ему свое право на жизнь.

Смерть не ошибается. Смерть никогда не ошибается. И Уилл это знал. Он же перепроверил все документы, сличил фотографию с лицом, даже имя переспросил. Но Дроссель уверял, что произошла ошибка и сообщал о каком-то «лорде», который дарит и отнимает жизни. Возможно, этот кукольник был просто очень религиозен и слово «лорд» в данном случае обозначало Бога, который дает и отнимает жизнь, как в это принято верить.
Или же от так почтительно отзывается о своем отце? Уиллу на ум приходили только какие-то старые слова из зарубежной литературы. «Я тебя породил, я тебя и убью» - кричал повстанец, выступивший против Речипосполитой, убивая своего сына. Уилл читал давно, но считал, что отец полностью прав. Он исполнял свой долг перед чем-то, похожим на родину и даже его чувства к сыну не смогли переубедить его в величии цели. Для кого-то герой, для кого-то – просто сыноубийца. Для Уилла же это было просто воспоминанием о прочитанном. Но не отец сгубил сына, его сгубили эмоции. Любовь – самая сильная и разрушительная, ради которой он предал все. Уилл был, скорее, солидарен с отцом – ничто не могло мешать исполнять свой долг. Даже сын.
Но больше всего, конечно, в этом историческом отрезке Уильяму нравились гусары той самой Речипосполитой. Конные воины с крыльями, каждый из которых – благороднейших кровей. Бесконечно преданные своей агонизирующей родине, они смотрели смерти в лицо без страха и сомнения. Они знали, ради чего жили и за что умирают.  Ходят слухи, что в Варшавском департаменте их пленки хранятся отдельно, хотя это и не положено.
Но суть была не в них. Суть была в словах «объекта».
«….только он может отнять у меня жизнь, которую сам же и дал….» - Уильям задумался, для него это было равносильно вышеупомянутой цитате про «породил и убью». В любом случае, парень крепко ошибался на счет «убью». Уилл вполне был способен отнять жизнь, более того – это его профессия, ему за это деньги платят.
Но про своего «лорда» Дроссель говорил очень уверенно, так, словно это был действительно кто-то из плоти и крови, более материальный, чем изображения в церквях и на полотнах. Кто-то совсем близкий, настоящий, живой. И этот кто-то явно будет расстроен, когда к нему прилетит новость о том, что у Дросселя Кейнса остановилось от жары сердце на улице. Никто не вспомнит высокого мужчину с длинным острым предметом, никто не расскажет, какой странный контраст он представлял с ярким шарманщиком.
Впрочем, этот самый музыкант быстро потерял интерес к диалогу, что удивило Уильяма. Обычно люди если и начинают говорить «это какая-то ошибка, нет, не может быть….» то это просто одна из стадий горевания, стадия переживания шока. Стадия отрицания. Но не было похоже на то, чтобы новость о близости смерти шокировала или расстроила музыканта. Он просто… продолжил играть.
А на Ти Спирса накатило странное чувство какой-то нелепой, совсем неуместной злобы. Или даже раздражения. Как же так, не хочет слушать, выдумал себе «лорда» какого-то...
- Ничего личного, мистер Кейнс… - тихо сказал Уильям и пустил косу смерти в свободный полет, в самое сердце… которого не было. Острые кончики секатора, прорезав яркую ткань камзола, негромко и звонко стукнулись о то, что не могло быть человеческой плотью. Обычно коса смерти входит в тело легко, как горячий нож в масло, остро наточенными концами врезаясь в тело.  А тут…
Ти Спирс моргнул. На сотые, тысячные доли секунды на лице жнеца промелькнуло что-то похожее на удивление. Впрочем, оно исчезло так же быстро, как появилось. Но кончики секатора упирались во что-то, похожее по отзвуку на дерево и ситуация начинала медленно, но очень верно выходить из-под контроля.
Чтобы убедится, что ни глаза, ни руки, ни уши не обманули, Уилл осторожно убирая секатор, отодвинул край порванной одежды. Так и есть – дерево. Нервно дернулась левая бровь и политес требовал что-то сказать, но Ти Спирс молчал. Молчал и уничтожал шарманщика взглядом, раз уж не мог этого сделать косой смерти.
Он в бронежилете?

Минутное замешательство, разорванные прикосновения. Уилл не слишком любил, когда его касаются, был из тех, кого зовут «недотрога». Но возмущался он громко только в тех случаях, когда его трогали всякие демоны и прочие «паразитарные сущности». К прикосновениям Грелля он относился вполне себе спокойно, предпочитая их игнорировать. Как и большинство из того, что делает Грелль.
Но прикосновение Дросселя Уилл проигнорировать не мог. Слишком жесткое, слишком точное, нечеловечески точное. И руки… у людей горячие руки, иногда влажные, это чувствуется даже сквозь перчатки, а на костюме остаются следы, после которых приходится сдавать его в химчистку.
А здесь было что-то другое, более жесткое, словно ненастоящее, неживое. Но и не мертвое – ведь шарманщик подавал очень характерные признаки жизни – он разговаривал. И этот мелодичный голос даже был способен на оттенки раздражения, на нотки недовольства.  Можно было бы испугаться, если бы Уиллу было свойственно бояться своих «жертв».
- Я просто делаю свою работу, так же, как и вы свою. Коса смерти должна была вас ранить…
…должна была войти до самого сердца, должна была с хрустом выломать хрупкие ребра…
- …у вас должна была течь кровь.
Это правило. Одно из многих – когда человек получает ранение – у него идет кровь. Ну еще пленки, но кровь – бесспорно. Красная и густая, она, по идее должна была уже пропитать эти синие ткани и начать капать на пыльную мостовую. Но… ничего не текло, будто этот Кейнс заранее знал, что встретит жнеца и надел под сюртук что-то деревянное. Впрочем, если поднажать посильнее – оно сломается.
Но «второй попытки» Ти Спирс себе не позволил. Зачем же тыкать косой смерти, если с первого раза не получилось.
Снова в руках жнеца материализовалось личное дело кукольных дел мастера, снова он пару раз перевел взгляд с фотографии на миленькое личико паренька, снова убедился, что перед ним именно Дроссель Кейнс. Но, раз уж не получилось – значит, можно попробовать сделать это позже.
- Но, видимо, она не потечет. Что ж, в таком случае я буду вынужден требовать от вас аудиенции с вашим «Лордом». Мне, как одному из руководителей организации «Несущие смерть» нужно будет обсудить с ним вопрос целесообразности вашего дальнейшего существования, поскольку поступил приказ на ваше устранение, которое невозможно ввиду некоторых причин, - на последних словах Уилл довольно красноречиво посмотрел на порванный сюртук и что-то деревянное за обрывками ткани.
- Думаю, будет целесообразным проводить к вашему «Лорду» прямо сейчас, иначе я буду пытаться убить вас ровно до тех пор, пока мои действия не увенчаются успехом. Честно.
Уильям поправил очки секатором, всем своим видом давая понять, что будет пытаться. Действительно будет, до тех пор, пока не разобьет дерево в щепки или не сломает свою косу смерти. Ти Спирс умеет быть настойчивым… и умеет весьма интеллигентно угрожать. Ведь все его слова можно было свести в короткое «знакомь с лордом, не то убью-зарежу».
Хотя он вполне мог вернутся с этого задания без пленок, но если они послали главу департамента, а не какого-нибудь левого диспетчера, значит с этим Дросселем не все так просто, как кажется. В голову Уиллу даже пришла мысль о том, что это не деревянный «бронежилет» а он сам из дерева… Потому что для парня, одевшего «деревобронь» Кейнс выглядел слишком стройным, а такие мощные защитные приспособления должны, по идее, как следует полнить.

Отредактировано William T. Spears (2011-06-17 01:46:48)

Уилл не двинулся с места, более того – даже бровью не повел. Уставился в глаза юноши и замер. Перестал дышать, хотя и ранее особой потребности в кислороде не испытывал, поскольку не являлся человеком. Просто молчал, смотрел и ничего больше не делал. Решил, что любые действия в данном случае будут бессмысленными. Ткнуть еще раз косой смерти – ради чего? Чтобы натолкнуться на деревянную поверхность снова? Чтобы оставить еще одну дырку в красивом синеньком камзоле? Это не имело смысла, поскольку являлось действием эмоциональным, проявлением злобы и отчаяния. Уилл не излился, Уилл не отчаивался. Он был спокоен, как и всегда. Поэтому просто смотрел в глаза, чувствуя, как очки начинают сползать все ниже и ниже к кончику носа, но при этом не делая попыток их поправить, как обычно. Замер, обращаясь не то в подобие статуи неподалеку, не то в… куклу. Слишком гордую и своенравную куклу, из тех, которых на какую полку не поставь – будет казаться, что она смотрит своими стеклянными глазами прямо на тебя.
Уилл стоял, молчал, прекратив даже внутренний диалог с собой, избавившись от любых мыслей и ощущений, отчего взгляд зеленых глаз просто таки стекленел. Его лицо не выражало никаких эмоций – спокойное, расслабленное, разве что уголки тонких губ были немного опущены.
Вы слыхали о таком явлении, как «бунт на коленях»? Это явление, почти что противоположное бунту, из тех, что кровавые и беспощадные. Бунт народа – война всех против всех, порождение агрессии и недовольства чем-либо у народных масс. Они, как саранча, в злобе и голоде готовы смести все на своем пути, разорвать, разорить, уничтожить.  И все ради какого-то успеха, ради иллюзорной и недостижимой цели. Любая агрессия не имеет под собой никакой реальной задачи, кроме удовлетворения жажды крови, кроме возможности выкричаться и стереть подметки своих сапог о ребра врага. Утолить жестокость, утолить жажду убивать и причинять боль.
А «на коленях» - это молчаливая просьба. Это когда встают в каре на площадях, когда несут портреты вождей и иконы к дворцам. Это без крови, это без боли и жестокости, это возможность и место, где стоит проявлять только лучшие качества, что могут быть у души – стойкость, упорность, бесстрашие и точное осознание своих целей. Именно это и делал Уилл. Делал все, не делая при этом ничего. Даже не дыша уже почти минуту.
И смотрел, но, в отличие от всяких угнетенных народов, без мольбы и просьбы, без укора… без всего. Просто пустой, остекленевший взгляд, сфокусированный на уровне переносицы Дросселя.
Уилл ясно и четко давал понять, что вот так стоять он может ровно столько, сколько потребуется. И так же четко – то, что и мистеру Кейнсу никуда не уйти, что жнец в любом случае окажется впереди, закрывая собой дорогу. Не будет атаковать – только оборонятся. И не даст ни пройти, ни уйти, ни сбежать. Будет делать все, оставаясь в бездействии.
Ти Спирс просто был слишком упрям, слишком тяжело признавал не просто поражение, а даже возможность такого поражения. Он не мог себе этого позволить, не мог допустить. И по личным причинам, и по «рабочим». Слишком настойчив, слишком упрям, слишком сложно было сбить его с цели…
Разве что очки все дальше и дальше отползали к кончику острого носа. И вот уже невозможно разглядеть не то что глаз фиалкового цвета, но и вообще всего лица Дросселя. Но Уилл продолжал смотреть, сам не понимая, куда именно смотрит. Впрочем, он оставался недвижим, и взгляд не отводил, только моргал изредка, а значит вот это размытое пятно белого цвета – и есть лицо «жертвы». .. или табличка памятника?

Музыка не остановится. Все это может продолжаться бесконечно. Можно смотреть в эти глаза хоть до атрофии сетчатки, смотреть в это расплывающееся, расфокусированное пятно. Словно картинку кто-то намеренно размыл по методу Гаусса. Битва характеров, которую Уиллу уже хотелось проиграть. Но, как правило, хочется все бросить сильнее всего именно тогда, когда ты более близок к победе. Уилл был, кажется близок. Потому что Дроссель предложил пройти в его магазин. Да, вроде как он кукол делает и продает.
Это выгодное дело, престижное. Маленькие леди любят красивых кукол и сами так похожи на них во всех этих рюшечках, оборочках. Кружевные отвороты маленьких панталончиков выглядывют из под подолов расшитых ярких платьев. Но, чем старше она становится – тем длиннее становится платье, скрывая под собой и длинные стройные ноги, и панталончики и все остальное. Из честных детей, восхищенными глазами глядящих на мир, они превращаются в жеманных кокеток, единственная цель которых – удачно выйти замуж за джентльмена своего круга.
А как же куклы? Куклы не взрослеют, и через десять, и через двадцать лет они все так же наивно смотрят на этот мир стеклянными блестящими глазами, их лица все так же по-детски румяны от наложенной на фарфор краски, их кудри из льна или конского волоса все так же заманчивыми волнами ниспадают на плечи. Разве что платьице от возраста тускнеет.
Уильям кукол не любил, потому что не мог дать им какой-то четкой формулировки относительно того, живые они или нет. Они не мертвые, поскольку за смертью неизбежно следует разложение. И не живые, поскольку не дышат, не чувствуют, не говорят.
И этот паренек чем-то был похож на куклу – неэмоциональный, спокойный. Но, может, он просто шизофреник. Такой, которые гениальны, чьи искусные руки полностью компенсируют недостаток души.  Говорят, что большинство таких больных – люди творческие, рисуют великолепные картины, делают красивые вещи, шьют, вяжут… Может, он просто из таких? Ведь только сумасшедшему может прийти в голову под камзолом деревянный щит таскать.
- Да, - коротко ответил Уилл на предложение посмотреть магазин, и наконец, отмерев, поправил очки кончиком секатора.  Изображение снова приобрело резкость.
Он надеялся, что там можно будет разговорить этого «шизофреника», поскольку тот будет в родной и близкой ему обстановке. И убедится, что этот самый «лорд» - не более, чем плод его воображения, порождение больного мозга, бред воздействия со стороны внешних сил, проявление болезни.
Уилл в любом случае его уже не отпустит, хотя и держал только разве что взглядом.
Начавшийся было вновь внутренний диалог ограничивался только мысленным напеванием этой глупой привязчивой песенки про падающий вниз Лондонский мост. Такое часто бывает, когда великие произведения музыкального искусства остаются незамеченными, а что-то такое простенькое – надолго застревает в голове и крутиться, крутиться, крутиться. Глупая мелодия, глупые слова… но все равно ведь крутиться, нельзя же просто мысленно взять и запретить. Себе Уилл этого запретить, увы не мог. Благо что самообладания хватало на то, чтобы не напевать ее, пока он следовал за Дросселем в его магазин.
...London brige... О, Смерть, хватит!

------> Кукольный магазин

Отредактировано William T. Spears (2011-06-18 16:05:28)

-------------------> Двор поместья

Пришлось изрядно поплутать. Не сказать, что Плуто заблудился. Дав дёру, он больше полагался на внутреннее чутьё, которое периодически сбивалось лишь по одной причине: почему-то люди всё ещё обращали на него внимание. Хотя неприметной личностью он явно не был. Как в облике Пса, так и человека. Ничего не поделать, но белый пёс с маленький домик ростом в холке прекрасно выделялся в сравнении со своими малыми собратьями недемонического происхождения. Да и юношу, разбегающего голяком, тоже не каждый день встретишь. Хотя, за сегодняшний день он порядочно попугал полисменов своим видом, да и простых горожан тоже, так что наверняка наделал немного шума. К тому же от нескольких сотрудников полиции ему пришлось бежать, а на одного и рука хватило. Честное слово, неужели они считали, что Дьявольский Пёс вёл себя так, как обычно, лишь потому, что у него было немного крови на моське и спинке? Тогда эти люди слишком примитивно мыслили. Или просто понять не могли прописной истины. В общем, неважно, хотя стоит отметить, что за бегущим на четвереньках пареньком они никак не смогли угнаться. Разогнавшись хорошенько, Плуто смог прошмыгнуть по улицам города и добежать до более свободной территории, где запах растительности всё же преобладал. О да, это место он знал. Всё ж пару раз пробегал здесь... хоть и давно. Но в любом случае, народа здесь было меньше, чем на улице, что была `уже.
"Ну что ж, осталось только найти место получше и подремать там, " - кивнул мысленно Пёс, после чего лёгким бегом, дозволимым при передвижении на четвереньках, двинулся вдоль парка, придерживаясь зоны кустов и стараясь вести себя незаметно. Ещё не хватало, что б его каким-то "извращенцем" назвали. Эх, хоть бы пояснили хотя бы, что это за слово такое и что оно означает. Но нет, только его употребляют... Оглядевшись, Плуто встал позади кустов и приподнялся, сев на корточки и поджав руки.  Принюхавшись, Дьявольский Пёс побежал дальше и вскоре достиг довольно неплохого местечка. Людей практически не было, а те, что ходили, по сторонам не смотрели, да и лавки их глядели в аккурат противоположную сторону. Разве что жнецом пахло, но не тем, что приставал к Хозяину, а, значит, можно было немного расслабиться. В любом случае, жнецы ведь как и демоны спокойно бродили по земле, выполняя свою деятельность. Так что пёс не стал искать источник запаха. Ему куда больше хотелось, чтобы травмы от котика поскорее зажили, а после... провести время в познании округи. Выбрав себе местечко, что освещалось тёплыми солнечными лучами, на травке, Плуто прошёл к нему и, потоптавшись немного, умял травку до нужного состояния. Гавкнув, Дьявольский Пёс упал на бок, треснувшись плечом и поджав руки. После чего покрутился на траве, заскулив, когда та всё же счесала засохшую кровушку со спины. Глупо, но ведь не мог он перед травкой удержаться. Закончив эти кувыркания, Плуто остался лежать на боку, подогнув ноги и руки слегка и предоставляя солнышку возможность согреть себя. Пёс откровенно балдел.

Кто знает, как долго он мог бы проваляться здесь. Это место не зря привлекало людей и животных. Здесь было неплохо: приятные запахи, обилие которых ничем не смущало, скорее позволяло увидеть картину иную. Особенно если стоило прикрыть глаза. И тогда образы, фигуры сразу же исчезали, обращаясь в живописную картину всех возможных цветов, которая вряд ли была доступна людям. Потянувшись лениво, Плу накрыл рукой покарябанную моську, укрывая её тем самым от солнечных лучей, намереваясь всё же вздремнуть. Во сне, как-никак, регенерация шла быстрее. К тому же, если кто рискнёт к нему подойти, он это живёхонько услышит или почует. Стоило ли говорить, что уж и сдристнуть то он тем более успеет? Так что беспокоится не о чем было. Единственным, кого Дьявольский Пёс опасался, но при этом испытывал радость при чьём присутствии, оставался его Хозяин.
Сладко зевнув, Дьявольский перевернулся на другой бок и прикрыл алые глаза, попутно почесав шею рукой, несколько раз задев ошейник. Однако поспать ему явно было не суждено. Кто-то приближался. И шёл явно целенаправленно. Живо открыв глаза, Плуто приподнялся на руках, а после и вовсе на четвереньки встал, когда увидел медленно шагавшего к нему человека. "Это не человек... От него пахнет, как от того с ножницами... Жнец это, значит..." Пару раз дёрнулся нос принюхивавшегося пса, дабы удостовериться, что он не ошибся. Но нет, нюх как всегда был на высоком уровне. Натянувшись по струнке, Дьявольский Пёс напрягся, выжидая, что будет. Вот чего-чего, а стычек он пока не хотел. А то иначе от Хозяина уползать ж будет, не иначе, если он снова что-то натворит. А подобная перспектива отнюдь не радовала его. Как-никак, но домой вернуться хотелось. И желательно к "подостывшим" обитателям. Поэтому Плуто действовать не торопился. Издав этакое утробное рычание, больше предупреждающее о том, что он всё-таки серьёзен, Дьявольский Пёс не сводил глаз со жнеца в странной шляпе. Который меж тем завозился с какой-то тарой. Это вызвало у Плу интерес... Приподняв одну руку, он принюхался, вновь дёрнув носом, и почуял...съестное? Так и было, мгновением позже жнец выудил из горшочка печеньку в форме косточки. Выглядело это странно... но вкусно... А, если так попомнить, то это не он покушал, а Кот, при том так аппетитно, что при мысли об этом живот Пса заурчал, пристыдив его, желавшего казаться явно не нуждающимся в этом. Он всё ещё с осторожностью поглядывал на жнеца, однако... сделал шаг вперёд, вновь принюхавшись. "Вкусный то запах какой..." Эх, даже слюнки б потекли, если бы он был более голодным, нежели сейчас. Даже будучи гордым псом, он не отказался бы от вкусняшки (читайте выше - на деле ещё щенок х)). Подойдя ещё ближе неуверенным шагом, Плуто чуток подогнул лапы-конечности, наивно глядя на жнеца. Впрочем, в любой момент Пёс мог сорваться с места. Просто в этот раз его сдал живот.