Чувства заставляют человека думать, но мысли вовсе не заставляют его чувствовать.
[c] Джордж Бернард Шоу

Шершавая корка дерева под руками. Дерево? Нет. Под его руками убитое дерево превращенное в подобие прямоугольника с безвкусными узорами. Мертвое дерево, оно такое мягкое, холодное, и пахнет не деревом, а лаком, почти как труп, только труп пахнет трупом, а не лаком. Позолоченная ручка, такая вычурная и красивая только для себя, его Высочество не видело окружающих его деталей в свете какого-то прекрасного искусства. Если ручка похожа на солнце, то для него ручка была похожа, угадайте на что? На ручку само собой, в общем неважно, просто неважно.
  Несколько странно было видеть Клода стоящего около двери в спальню Алоиса, и смотрящего на дверь взглядом голодного пса. Ничего примечательного, просто из-за всех щелок чертовой двери несло кровью Сиэля Фантомхайва, а это просто бесило рецепторы, хотелось сейчас же пойти и хорошенько полакомиться душой мальчишки, Клоду было даже местами не жалко того, что как только он поглотит душу мальчишки, то местная "канарейка" перегрызет ему глотку, душа мальчишки стоила смерти, даже двух смертей. - "О чем я только думаю." - он вздохнул, и прогнал наваждение, стоило вспомнить о своих обязанностях, а не думать бесконечно прекрасном.
  Стук по двери, раз, два. Деревянный звук, конечно же его Высочество не проснется из-за столь тихого стука, он слишком измотался вчера и кровоточащая рана на боку не дала бы ему подняться, хотя этот мальчишка, он должен добиться своего, он поднимется, но только если ему это будет надо. Клод плотно обхватил рукой ручку двери и оттолкнул от себя, образовавшаяся щель давала рассмотреть силуэт мальчишки, лежащего на кровати. Запах крови стал гораздо существеннее, смеси запахов скользили под потолком, запах крови, испарины и дорого одеколона, дерева и чего-то еще, в такие моменты чувствуешь себя собакой, потому что они тоже чувствуют все эти запахи.
  Мягкий, но четкий шаг, ноги утопают в мягком ковре, он подходит к кровати на которой чуть постанывая лежит его юный господин, и склоняется над ним.
  - Господин, - шепот, тихий, бесчувственный, холодный как ушат речной воды. - Господин, - более четко, более жестко, громче и еще более холоднее. Он знает, что мальчишка его слышит, пульсирующая боль не давала заснуть ему ночью, наверняка он заснул только под утро, когда изможденное тело переступило через боль и окунулось в море Морфея. - Надо сменить вам повязки, Господин, иначе может пойти заражение - он поднял руку щелкая пальцами, даже через атлас перчаток звук получился четким и достаточно громким. Трое близнецов занесли в комнату небольшой тазик с теплой водой, несколько полотенец, ножницы и несколько бинтов; Клод проводил сподручных тяжелым взглядом и поправил очки, снова обращая свой взгляд на измученное лицо светловолосой куклы, - Вы же не хотите умереть? - он сдержанно улыбнулся, по инерции он скользнул пальцем по лепесткам темно-фиолетовой розы, негласный контракт - грязен и нечестен.
  Выпрямившись и убрав улыбку с лица, он продолжал взирать на юного господина. Конечно же он мог сменить повязки и так, но он испытывал какое-то садистское чувство удовлетворение наблюдая за тем как мучаются люди.

Спотыкаясь от легкого ветра,
Упиваюсь придуманной болью.
[c] Flёur

  Минуты, секунды, это не имеет значения, временами ему практически все-равно когда кто-то опаздывает, а временами ему хочется впиться этому человеку в артерию и пустить по его крови яд. Сейчас, находясь где-то "далеко" он не заметил сколько времени прошло с тех пор как его юный Господин соизволил оторваться от кровати и сесть. Из ступора его вывел голос Алоиса, хотелось бы конечно усмехнуться на фразу мальчишки, поиграть эмоциями которые он умел прекрасно выражать без слов, на одном языке мимики лица, но это было не столь нужно, ему было не нужно подавать каких-то эмоциональных излишеств, все было понятно и так, по чуть похолодевшему в комнате воздуху, конечно же Клод ставил под сомнение то, что мальчишка долго продержится, но все же...
  - Я верю в вас, Ваше Высочество, - он припал на одно колено, прижав руку к груди и опустив голову, - "Хотя и считаю вас бесполезной и ненужной куклой" - совершенное спокойствие, от него будто веет холодным воздухом склепа. Клода часто раздражала надменность, дерзость, похабность, страх и это безразличие, смешно было бы полагать, что безразличие демон воспринимает как "не уделение внимания", вниманием он как раз и окружен и был бы не против избавиться от всего этого внимания, но возможности пока не было, но одно Клод понимал, это показное безразличие, смениться страхом в тот момент, когда его Господин поймет - дворецкого больше нет, нигде на земле; и ему это не нравилось, совершенно не нравилось.
  Дворецкий выпрямился и посмотрел на вошедшую девушку, узнавая в ней Ханну, конечно же эта светловолосая и вполне симпатичная девушка стоила для Фаустуса довольно многое, она являлась хранителем, и Клод смотрел не на внешность, а глубже, в самое нутро, где был запрятан древний артефакт. Он обратил внимание на мазь в руках Ханны, и только хотел принять склянку и поблагодарить девушку за достаточно хороший "подарок", как отдернул руку и прискорбно посмотрел на полет уже упомянутой тары с мазью. Разбивающиеся предметы были невероятны прекрасны и достаточно сказочны, сам этот перезвон осколков, тонкий звук треска стекла, сами эти стеклышки не те, что большие, а те что, маленькие, похожие на песчинки на морском берегу; они моллюсками зарываются в складки ковра, или рассыпаются по полу, а после, словно охотник, с легкостью впиваются в кожу. Клод повернулся в сторону девушки, и смирил ее тяжелым взглядом желтых глаз,
  - Ханна, передай близнецам чтобы они немедленно убрались в комнате, его Высочества, - демон медленно повернулся в сторону блондина. Алоис уже успел сесть, и в следующее мгновение отдать приказ, что бы Клод начал то, зачем сюда собственно и пришел.
  Дворецкий подошел к прикроватному столику, на котором было аккуратно разложены принесенные слугами сподручные предметы. Подцепив пальцами полотенце он положил его в тазик с теплой водой. В следующий момент в руках появились ножницы, подойдя к мальчишке, он опустился на одно колено и провел свободной рукой по выпирающим ребрам, со стороны здорового бока. Подцепив пальцами полоски бинтов он их поочередно разрезал. На какие-то секунды комнату наполняли исключительно звуки дыхания, и щелканья ножниц. Клод поднялся с колен и положил ножницы на столик, взяв в руки полотенце он выжал его, не разбрызгивая воду и приложил поверх бинтов, к месту ранения. Нет, он отнюдь не глупил, просто крайне неприятно было бы отдирать бинты он раны и снова растревожить ранение, это было бы необдуманно и крайне глупо, так что стоило дождаться того, как бинты размокнут и только тогда их снимать, что Клод и делал. Ткань отошла гораздо безболезненно, и не причинила особой боли его Господину. Вторым смоченным в воде полотенцем, он мягкими движениями обмыл бок блондина от крови, слегка прикасаясь к краям раны протирая и их. Удовлетворившись проделанной работой, Клод снял мокрые перчатки, обтер руки последнем полотенцем и обмотал корпус тела Алоиса белоснежными бинтами.
  - Я закончил, Господин. Вам стоит прилечь и отдыхать, завтрак принесут вам в комнату, дабы лишние движения еще больше будут раздражать рану, - он склонил голову в легком поклоне, и поправил очки.

Отредактировано Claude Faustus (2010-08-28 13:45:31)

начало игры.

Люди одинокие и слишком хрупкие существа, они не умею видеть других, часто зацикливаясь на самих себе. Люди пытаются добиться чужого внимания, привлечь близких, они хотят, чтобы все смотрели только на них, интересовались ими. У кого-то это желание видно лучше, а кто-то искусно прячет свой эгоизм на глубину души. Наверное, тот, кто когда-то звался Джимом Маккеном, принадлежал к первому типу. Дети вообще очень любят привлекать чужое внимание. Любыми способами. Вот Алоис и был жестоким, надменным и таким одиноким. И сейчас, смотря в похолодевшие (когда они стали такими? Наверное, давно) глаза Клода, мальчик чувствовал себя никому не нужным.
- Я верю в вас, Ваше Высочество – произнес дворецкий. Транси любил, когда Фаустус так говорил, любил это обращение. Только вот, чувств, с которыми дворецкий произносил эту фразу раньше, уже не было. Зато был холодный взгляд и похолодевший воздух. Мальчишка непроизвольно сжался. И отвел взгляд, смотря на горничную, на лице юного графа появилось презрительное выражение. Сейчас, чувствуя себя из-за ранения еще более жалким и одиноким, Алоис все больше раздражался – ему хотелось всеобщего внимания, а еще почему-то покоя – хотелось залезть под одеяло, закрыть голову подушкой – и чтоб никто не смотрел, никого рядом не было. Нет, ему хотелось, чтобы рядом сидел Клод, держал его за руку, смотрел как прежде. Он хотел, чтобы его душа оставалась единственной для Фаустуса. Наивные мечты, непозволительная слабость. Смотреть, как Ханна убирает остатки мази обратно в склянку, не хотелось, зато наблюдать за Клодом, аккуратно перевязывающим его, было интересно. Движения дворецкого завораживали – с такой точностью он снимал старые бинты, промывал рану. Хотелось сидеть и смотреть – молча и спокойно. Но артист, остается таким до конца, так что мальчик ныл, стонал и жаловался на то, что ему больно, закусывал губы и закатывал глаза, он делал то, что от него ждали, к чему привыкли. А ведь ему вправду было больно. Но вот, Клод заканчивает перевязывать рану, и на лице мальчика появляется выражение всемирной скорби. Он смотрит на Фаустуса в ожидании того, что тот скажет что-нибудь мягкое и успокаивающее, погладит по голове, останется рядом.
- Я закончил, Господин. Вам стоит прилечь и отдыхать, завтрак принесут вам в комнату, дабы лишние движения еще больше будут раздражать рану. – Алоис заскулил сильнее, укладываясь обратно на кровать, а затем, повинуясь внезапному порыву, схватил дворецкого за руку.
- Не уходи! – фраза вышла совсем уж какой-то жалкой. – Пусть Ханна принесет завтрак.  – мальчишка бросил короткий взгляд на горничную, все еще находящуюся в комнате.
- Господин не желает чего-либо особенного на завтрак?.. – спросила Анафелаз. В другой раз Транси наверняка  закричал ба на свою служанку или бы просто не обратил внимания, но сейчас хотелось спокойствия – видимо, организм был слишком слаб из-за полученной раны.
- Принеси чего-нибудь... – в голосе мальчишки смешались холод, усталость и бесконечная жалость к самому себя.

Отредактировано Alois Trancy (2010-09-25 23:33:19)

Прошлое никогда не вернется к нам. И мы никогда не станем прежними. Как банально, но правдиво – в одну реку дважды не вступишь. Об этом думал Алоис, смотря в глаза единственного близкого на свете человека (в том-то проблема что нет – не человека, а демона). Клод больше не смотрит на него так, как прежде – не желает только его души. И от этого почему-то очень сильно болит сердце – куда хуже раны в боку, одиночество – казалось, он привык к нему, а нет – вот привязался…к демону. Транси и сам не понимал, что его хватка была наверняка неприятна демону – слишком уж сильно тонкие пальцы сжимали руку дворецкого, будто она была последним шансом на спасение, последней надеждой. Глупо, наверное, но жизненно необходимо.
Клод мягко отстранил руку своего господина от своей руки, а она так и осталась висеть, хватая теперь лишь воздух. И, казалось бы – еще немного и снова найдешь опору, но мальчик так и не решился вновь ухватиться за руку дворецкого. Меланхолия, абсолютное безразличие ко всему, но при этом желание быть понятым, любимым, так хочется, чтоб его пожалели – бесконечная жалость к самому себе зашкаливала за все возможные границы – так и должно быть у маленьких и избалованных детей. Фаустус говорил что-то про еду,  про восстановление здоровья молодого господина, но Алоис не слушал его – какая разница, что именно говорил его Клод?
Рука, до этого хватавшая воздух, безжизненно повисла, другая же лежала на боку, как будто Транси хотел утихомирить боль, прижавшись рукой к ране. Повисшая рука напоминала какую-то тряпку, а сам мальчишка был похож на безвольную куклу. Бледный, глядящий отсутствующим взглядом куда-то сквозь своего дворецкого. Так, он не заметил момента, когда Фаустус оказался у его кровати и положил руку на лоб. В сердце маленького графа тут же стало как-то спокойно и тепло. Он позволил себе улыбнуться одними уголками губ.
  - Вам надо отдыхать, Господин. Закройте глаза, я буду рядом, я не ослушаюсь вашего приказа.
  - Ты всегда будешь рядом со мной! Ты мой и только мой дворецкий! – проговорил мальчишка, закрывая глаза и полностью расслабляясь. Наверное, он сам был марионеткой в руках собственного дворецкого.

Отредактировано Alois Trancy (2010-10-05 21:15:09)

- Я всегда буду рядом, до самой смерти, ваше Высочество. – его слова…такие необходимые, важные для него. Смерть? Он никогда не признается, что где-то в глубине боится умереть, боится стать сломанной игрушкой. Иногда Алоис размышляет – а какой бы она была? Жизнь без Клода? Бессмысленной, глупой, горькой и одинокой, и наверное, такой же короткой. Вроде бы все так же, как и сейчас, но… Там не было бы Клода – не было бы привязанности и теплоты, разливающейся по давно замерзшей душе. Это было очень больно – любить демона. Любить и ненавидеть одновременно, зависеть как от наркотика. «Наверное, так чувствует себя опиуман» - думал Транси, - «Вроде и понимаешь, что эта трава убьет тебя, выест твою душу, сделает своей безвольной игрушкой, а все равно продолжаешь курить. А потом и сам не замечаешь. когда это превращение из человека в куклу происходит. А дальше – только и возможно, что падать в пропасть – бесконечно долго…»
Чужая рука, чужое прикосновение, чужое тепло на твоей ладони – и это заставляет тебя задыхаться и падать еще глубже, задерживать дыхание, боясь спугнуть и не дышать. А потом медленно, потихоньку вдыхать воздух.   Но это пока можно – рваное дыхание (невозможность дышать) будет воспринято, как одно из последствий ранений. Пока можно – лежать и улыбаться – легко, без привычной ухмылки и презрения. Можно побыть эгоистом и помечтать – о том, что ты все для него. «Глупо!».
Юный граф не видит и не слышит ничего, не чувствует ничего кроме тепла чужой ладони. Так, он не видит выражение лица Клода, не видит, как Ханна, закончив собирать мазь, встает и тихонько уходит из комнаты, чтобы принести потом для графа завтрак. Не видит солнца, пробивающегося сквозь тонкие занавески.
Хочется быть собственником и отстаивать свои права не только на Клода-дворецкого, но еще и на сердце этого демона. Хочется вцепиться в него и не отпускать никогда. И Транси вцепляется в руку Фаустуса, уже второй раз за утро. Наверное, если бы Клод был бы человеком, ему было очень больно – хватка мальчика невероятна, сильна – ведь так не хочется отпускать, наоборот – сжимать, сжимать сильнее.
- Ты только мой – надломанным голосом шепчет граф, закашливаясь в конце фразы. Нет, стоит отдыхать – спать, лежать с закрытыми глазами и мечтать о невозможном счастье. – «Весь мой мир – это ты. ты – единственное, что есть у меня!»

офф: прошу прощения за задержку поста - проблемы с компьютером Т_Т Больше постараюсь не тормозить.
И про действия Ханны - она сама попросила написать, что ее героиня ушла за завтраком.

Сжимать руку Клода, цепляться за нее, как утопающий хватается за соломинку... Часто бывает так, что мы заблуждаемся – верим во что-то до конца, не желая признавать сою неправоту. Порой Алоису кажется, что это он имеет власть над Клодом, но на деле все выходит наоборот. И это раздражает и бесит Транси – хочется подчинить себе то, что изначально ему, к сожалению не принадлежало.  – «Ты ведь смотришь на меня, а представляешь Сиэля» - понимает мальчик, заглядывая в холодные глаза любимого демона (своего собственного наркотика) – «Посмотри на Меня. Посмотри!» - хочется кричать,  бить его, надрываясь в истерическом смехе – привлечь к себе внимание Клода, который кажется, смотрит сквозь него – но сил хватает лишь на то, чтобы мертвой хваткой держаться за его руку. И Алоис опускает взгляд – смотрит на руки и чувствует, что Клод вроде бы, на самую малость, стал сжимать его руку сильнее. – «Я ведь дорог тебе? Тебе ведь все еще нужна только моя душа, да?» - хочется задать этот вопрос вслух, но он слишком сильно боится услышать ответ. Клод смотрит на него, и граф поднимает свои глаза, встречаясь взглядом со своим дворецким. 
Постепенно глаза закрываются сами собой – почему-то вновь хочется спать. И даже сопротивляться этому желанию не хочется. - Не уходи никуда. Даже когда я засну – просит он, зевая, и проваливается в дрему. ему сниться залитая солнцем лесная поляна– там высокая трава и растут цветы. А вокруг темный лес – сухие, черные деревья, поросшие мхом, коряги – войди  в такой бурелом и точно сломаешь себе ногу или руку. Но на поляне на удивление светло и солнечно, там сидит светловолосый мальчик и радостно улыбается. Алоис подходит ближе и узнает в нем себя. Второй Транси кажется и не замечает настоящего – он полностью поглощен сором цветов. Он бережно прикасается к ландышу, разглаживает его листья, а затем, улыбается и срывает цветок, сминая листья.  Этот второй Транси поворачивается к Алоису, смотрит на него и улыбается улыбкой достойной самого буйного психа, швыряет под ноги помятый цветок, поворачивается и уходит с поляны в чащу. и Алоис остается один. Солнце, до этого ласково светившее, сразу же как-то сморщивается, исчезает, поглощенное тьмой. А деревья тянут к мальчику свои ветви, скручивая ноги и руку – хочется кричать, но крик застыл в горле – от страха граф не может произнести ни слова.
Мальчик ворочается во сне, его лицо беспокойно – видно, что ему сниться кошмар. И Транси лишь сильнее сжимает руку Клода.